Проверку я проводил через равные промежутки времени — как бы случайно скользил взглядом над столиками кафе, стоящими снаружи. Отметил, что и на этот раз не было признаков узнавания во взглядах, пересекавшихся с моим. Они уяснили, что я не клиент, и потеряли интерес. Хорошо. Если хочется и дальше зарабатывать на хлеб в классе лимузинов, самое главное, чтобы никто — даже клиент и уж во всяком случае конкуренты — не знал тебя в лицо. Посредник, третье лицо, забирал двадцать пять процентов гонорара, и оно того стоило — исключительно затем, чтобы мы могли за ними, фиксерами, спрятаться. Из тех, кого в классе лимузинов забрали — я имею в виду, не в полицию, — больше посредников, чем водителей: взгляните только на надгробные камни Чимитеро Маджоре, главного миланского кладбища.
Помимо исключительной жажды мести, как у водителя у меня есть ряд иных преимуществ. Первое — Юдит Сабо, в отрасли ее прозвали Королевой. Она была одной из трех-четырех лучших посредников отрасли, о ее способности вести переговоры ходили легенды. Говорили, Королева ни разу не вышла из переговорной, не заключив сделку, и в настоящее время я был ее единственным постоянным клиентом. И единственным любовником. Как я думаю. Естественно, быть полностью уверенным я не могу: ее предыдущий постоянный клиент тоже думал, что он ее единственный любовник. Второе — у меня, в отличие от многих других водителей, есть надежный фасад, во всяком случае, до тех пор, пока я регулярно посещаю офис, принимая достаточное число пациентов, и мое вечернее времяпрепровождение не сильно бросается в глаза. Третье и важнейшее преимущество — орудие убийства, которого нет у других. Гипноз.
Я остановился у пешеходного перехода. Напрягая все органы чувств, я ждал, пока светофор, стоящий на разделительном участке, сменит цвет с красного на зеленый. Мне не нравится просто спокойно стоять в общественном пространстве, не контролируя, кто находится вокруг. Винтовка с прицелом и глушителем на каком-нибудь французском балкончике; удар ножом в спину, когда на светофоре загорается зеленый; лезвие, которое вгонят в почку, — первая боль столь невыносима, что жертва не издаст ни звука, просто останется лежать, а толпа пойдет дальше.
Было время, когда водители располагались на самом верху пищевой цепочки, ну или им, по крайней мере, не надо было бояться за свою жизнь. Это было до того, как картели стали сотрудничать с лучшими водителями на постоянной основе: водители сами стали ключевыми людьми с точки зрения конкуренции, а значит — мишенями. Теперь предпринимательские картели завели собственную охрану, которая по факту ставила себя выше закона, и конкуренция за рынки — в основном технологий, развлечений и медицины — начала скорее напоминать старомодный капитализм, чем старомодную войну. Странно то, что, хоть рынки были нерегулируемы и конкуренция была во всех отношениях жестче, игроков становилось меньше, а не больше, а слияния монополий и олигополий чаще случались вследствие покупки. Как говорят в мире акул: size is everything
[26]. Вот только размер не поможет, если у тебя нет зубов. «Зубами» являлись лучшие умы, лучшие изобретатели, лучшие химики, лучшие бизнес-стратеги. Постепенно ключевые сотрудники картелей обрели тот же статус и те же зарплаты, что и лучшие футболисты, и компании, не способные платить такие деньги, плелись в хвосте у конкурентов. Чтобы удержаться, менее богатые ресурсами компании начали убивать чужие лучшие умы. Крепким компаниям пришлось отплачивать той же монетой, чтобы не потерять гегемонию, и лучшие химики, изобретатели и руководители сменились другим сословием: лучшими наемными убийцами. Компания, имеющая в распоряжении лучших киллеров, в долгосрочной перспективе, судя по всему, выиграет. Тем самым начался наблюдаемый сейчас каннибализм. Компании нанимали киллеров, чтобы убивать лучших киллеров конкурентов.
Поэтому я похолодел, когда услышал голос у себя за спиной, чуть левее, в той области, что так точно зовется мертвой зоной. Не то чтобы я узнал голос — а я его не узнал, — но понял, что это, должно быть, он. Отчасти потому, что говорил он на неаполитанском варианте диалекта Калабрии, из-за чего получил прозвище Калабриец. Отчасти потому, что я в глубине души ожидал: рано или поздно он придет. Отчасти потому, что ни одному водителю, кроме Джо «Калабрийца» Греко, не удалось бы вот так незаметно ко мне подобраться. И отчасти потому, что в зеркалах заднего вида проезжающих мимо машин я увидел, что стоящий за моей спиной мужчина одет в белый костюм — известно, что Греко всегда убивает в нем.
— Достижение, черт побери, — произнес голос прямо мне в ухо.
Мне пришлось сдержаться, чтобы не обернуться. Я сказал себе, что ничего такого тут нет, что, если бы он хотел меня убить, он бы уже это сделал или еще сделает, а помешать этому не в моих силах. Потому что речь о лучшем водителе в Европе. И это не дело вкуса. Джо Греко много лет был самым высокооплачиваемым в Европе, и мы живем в то время, когда все признают тот факт, что рынок всегда прав. По словам Юдит, она, когда была посредником Греко, могла получить в два раза больше того, что платили Талю, Фишеру или Алехину.
— Думаешь, ты лучше меня, Лукас?
Я автоматически сделал полшага назад, когда у меня перед носом проехал трейлер и земля задрожала.
— Насколько мне известно, тебе они платят в три раза больше, чем мне, так что нет.
— С чего ты взял, что я о работе говорю, Лукас? Мне интересно: как по-твоему, ты ее трахаешь лучше, чем я?
Я сглотнул. Он засмеялся. Шипящий смех, начавшийся с «т» и перешедший в долгое, дрожащее «с».
— Шучу, — сказал он. — Я о работе говорю. Убийство господина Шадо. Руководству его компании так и не удалось определить, автокатастрофа это или самоубийство. Поэтому они пригласили специалиста по смерти. Меня. На записи с камеры видеонаблюдения, — он указал на фасад по другую сторону улицы, где, как мне было известно, установлена камера, — видно, что, пока горит красный, господин Шадо стоит рядом с другими пешеходами ровно там, где мы стоим сейчас. Но когда загорелся зеленый и все стали переходить дорогу, господин Шадо не пошел. Он как будто уснул на месте, с ним поравнялись другие пешеходы. Потом загорелся красный — он закрыл глаза и зашевелил губами, как будто считал про себя. Ты запись видел?
Я помотал головой.
— А может, видел, как это случилось?
Я снова помотал головой.
— Правда? Давай расскажу. Он шагнул на пешеходный переход. Знаешь, сколько машин его переехало, прежде чем удалось перекрыть движение? Нет, этого ты тоже не знаешь. Давай расскажу то, о чем не писали в газетах: господина Шадо пришлось отскребать от асфальта, как жвачку.
— Они выяснили, несчастный это случай или самоубийство?
Греко засмеялся писклявым цыкающим смехом. Тихо, но так близко к моему уху, что я расслышал его сквозь шум машин.
— Компания Шадо конкурирует с одной из тех, на которые ты работаешь. Веришь в совпадения, Лукас?
— Да, конечно, они все время случаются.
— Нет, не веришь. — Греко больше не смеялся. — Я несколько раз внимательно пересмотрел видео, потом пришел сюда — получше посмотреть. И особое внимание я уделил тому светофору, на который, как видно на видео, смотрел господин Шадо.
