Я еще не знал всех этих деталей, когда сидел в одном из лучших ресторанов Милана и смотрел в голубые глаза Юдит Сабо. Я точно знал, что Антон мертв и Лука Джуалли, вероятно, тоже. Что я не выполнил свою работу, а теперь уже поздно. Я вдруг сообразил, что Юдит Сабо не шутила, когда сказала, что я рискую погибнуть, если не приду вовремя.
— На балу, — сказал я, — не надо было мне тебя отпускать.
— Нет, не надо. Но ты ведь хотел Греко весточку отправить, правильно?
Я не ответил.
— Ты пригласила меня сюда, чтобы меня не было в замке, когда мальчик придет домой. Зачем?
— На балу я поняла, что ты хороший. Ты бы учуял фитиль и, возможно, спас Луку Джуалли.
— Греко решил заманить меня на этот ужин?
— Греко принимал решения по поводу всей операции.
— Но?
— Но предложение внесла я.
— Почему? Как видишь, ты переоценила мою способность учуять что бы то ни было. Когда ты меня сюда пригласила, я подумал…
Сдержавшись, я прижал к глазам большой и указательный палец.
— О чем ты подумал? — тихо спросила она.
Я с трудом выдохнул:
— Что я тебя интересую.
— Понимаю. — Она положила ладонь на мою свободную руку. — Но ты не ошибся. Ты меня интересуешь.
— Да? — Я посмотрел на ее ладонь.
— Прежде всего я увела тебя потому, что не хотела, чтобы и ты погиб. В нашу последнюю встречу ты дал мне уйти. Тебе не обязательно было так поступать — даже не думаю, что у тебя это было в планах. Теперь моя очередь проявить милосердие.
— Проявить милосердие — это не то же самое, что интересоваться.
— Но я же об этом и говорю. Мне нужен новый клиент. Кажется, я только что потеряла имеющегося.
Она опустила взгляд, не убирая своей ладони с моей. Но свободной рукой она подняла с коленей салфетку и протянула ее мне.
— Ты плачешь, — сообщила она.
Вот так у нас с Юдит все и началось — со слез. Неужели и закончится все так же? Шесть гудков. Семь. Восемь. Я хотел было положить трубку.
— Привет, донжуан! Я в душе была.
Сделав глубокий вдох, я понял, что задерживал дыхание.
— Что такое? — обеспокоенно спросила она, словно считывая мое молчание.
— Меня заперли в квартире вместе с немым мальчишкой.
— Джо.
Она произнесла это до того, как я договорил.
— Да. Я боялся, что тебя он тоже нашел.
— Я же тебе говорила: он не сможет меня здесь найти.
— Найти можно всех, Юдит.
— Ты где?
— Не важно, ты мне не поможешь. Я только хотел услышать, что ты в безопасности.
— Лукас, скажи, где…
— Теперь ты знаешь, что он пытается с моей помощью добраться до тебя. Не высовывайся. Я…
Даже сейчас, в такой ситуации, я не смог этого произнести.
Люблю.
Это слово по-прежнему оставалось за Марией и Беньямином. За тот год, что мы с Юдит были вместе, я думал, что, быть может, однажды я смогу это сказать — и действительно так думать. Но независимо от того, насколько Юдит очаровывала, заинтересовывала и во всех смыслах доставляла мне удовольствие, казалось, эта дверь была заперта.
— Я так к тебе привязан, дорогая!
— Лукас!
Я положил трубку. Прислонился к стене. Посмотрел на часы. Насколько я понимал, они работали против меня, но зачем он дал мне столько времени? Зачем он рисковал — вдруг я позвоню своим товарищам, попрошу их приехать и спасти меня? Или даже в полицию?
Потому что он знал: нет у меня никаких товарищей — по крайней мере, тех, кто пойдет против самого Джо Греко. Да и когда полиция вмешивалась в разборки водителей — не важно, был там или не был в качестве приманки невинный мальчишка.
Я врезал ладонью по стене — мальчик даже вздрогнул.
— Все нормально, — сказал я. — Просто пытаюсь думать.
Я приложил ладонь ко лбу. Греко не сумасшедший — по крайней мере, не в том смысле, что он действует нерационально. Просто из-за расстройства личности — более точный диагноз, вероятно так называемый злокачественный нарциссизм, практически совпадающий с психопатией, — он оперирует другим понятием рационального, совершенно не таким, как у так называемых нормальных людей. Если я хочу предугадать его следующий ход, мне надо попытаться его понять. Итак, мы оба мстили — на этом сходство заканчивается. Мой крестовый поход против картелей — попытка очиститься душевно, заглушить собственную боль, но еще это дело принципа. Я хотел поспособствовать свержению миропорядка, при котором всю власть забирают самые жадные и безжалостные охотники за прибылью. Греко хотел помучить меня не из принципа, а ради кратковременного садистского удовольствия. И чтобы получить это удовольствие, он был готов пожертвовать жизнями невинных людей. Вот так. Должно быть, это и есть ответ на вопрос, почему он сразу не приступил ни к пыткам, ни к убийству. Удовольствие было бы слишком кратковременным. Сначала он хотел насладиться тем, что я знаю, что будет. Для него мой страх — это закуска.
Я взвесил свои рассуждения.
Что-то было не так.
То, о чем я подумал, — он хочет увидеть мои страдания — это как раз та мысль, что он мне скормил, поселил во мне, он хотел, чтобы я так думал. Слишком просто. Он хотел чего-то большего. Чего хочет нарцисс? Подтверждения. Хочет знать, что он лучше всех. Или, что еще важнее, хочет, чтобы все вокруг знали, что он лучше всех. Конечно. Он хочет показать всей индустрии, всему миру картелей, что он лучше меня.
До сих пор он заставлял меня поступать именно так, как он задумал. Я побежал наверх, чтобы спасти мальчика, я перебрался с ним во вторую квартиру, я воспользовался топором так, как следовало. Я…
Я похолодел.
Я позвонил Юдит. Он меня к этому подтолкнул, он хотел, чтобы я это сделал. Зачем? Телефонный разговор невозможно отследить, а телефон — локализовать, как раньше.
Я снова достал телефон, вбил ее имя. Прижал телефон к уху. Тишина. Телефон не звонил. Я посмотрел на экран. Судя по символу, показывающему уровень сигнала, связь не просто плохая — у меня ее вообще нет. Я подошел к окну, высунул телефон. Снова нет связи. Мы посреди Милана, такое невозможно. Или, разумеется, возможно. Если установить устройство в комнате, можно глушить сигналы, также включать и выключать глушилку когда угодно.
Я разглядывал стены, пытаясь понять, где Греко мог ее разместить. Может, на потолке? Глушилку поставили для того, чтобы я никому не смог позвонить, после того как — что вполне предсказуемо — позвонил Юдит? Все равно Греко считал, что такое возможно: у меня был кто-то, кому я могу позвонить — и кто сможет ставить палки ему в колеса.
