И раз за разом, мгновение за мгновением, одна крошечная смерть за другой – волноваться он перестал.
Нет, он не умер – только низшие существа умирают, а превыше его не было никого.
Шло время. В один прекрасный день в глубочайшем подземелье твердыни некий человек с залитым кровью лицом вперил в Герцога взгляд и сказал, что тот превратился в монстра. В следующий миг от человека не осталось ничего – если не считать краткого примечания в учебнике по истории.
Несколько дней Герцог думал об этом происшествии и думал много – и в конце концов кивнул головой.
– Предатель был прав, – молвил он. – Я превратился в монстра, в чудовище. Интересно, ставил ли кто-то себе до сих пор такую задачу?
Когда-то, давным-давно, ему случалось любить, но это было на самой заре герцогства. Теперь же, в сумерках мира, когда наслаждения предлагали себя без оглядки (но то, что не стоит усилий, мы не умеем ценить), а нужды разбираться с престолонаследием не было никакой (ибо самая мысль о том, что герцогство однажды унаследует кто-то еще, граничила с богохульством), все возлюбленные остались в далеком прошлом, а с ними и все подвиги. Мир больше не бросал Герцогу вызов, и он чувствовал, что спит, крепко спит, пусть даже глаза его смотрят вдаль, а уста произносят слова, – и ничто не способно его пробудить.
Следующий день после того, когда Герцог решил, что он чудовище, назывался Днем Странных Цветов. В этот праздник полагалось носить всякие диковинные цветы, привезенные со всех планов и изо всех миров. Сегодня все во дворце – а он занимал целый континент! – веселились, отринув печали и заботы, ибо так велела традиция. Но Герцог не был счастлив.
– Как нам сделать вас счастливым? – спросил жук-секретарь у него на плече, готовый донести любые прихоти и причуды своего господина до сотни сотен миров. – Скажите только слово, ваша милость, и целые империи вознесутся и падут ради вашей улыбки. В небесах вспыхнут сверхновые ради вашего увеселения.
– Возможно, мне не хватает сердца, – пробормотал в ответ Герцог.
– Сотня сотен сердец будет немедленно вырвана, вырезана, вынута, ампутирована или иным образом изъята из грудных клеток десяти тысяч самых совершенных представителей человеческого рода, – сообщил жук-секретарь. – Что вы прикажете с ними сделать? Кого мне позвать – поваров, таксидермистов, хирургов или скульпторов?
– Мне нужно о чем-то заботиться, – объяснил Герцог, – о чем-то волноваться. Я хочу снова ценить жизнь. Хочу пробудиться.
Жук заскрипел и зачирикал у него на плече. Мудрость десяти тысяч миров была открыта ему, но когда господин изволит пребывать в таком настроении, что тут посоветуешь? Вот он ничего и не сказал. Зато он поделился затруднением со своими предшественниками, с прежними жуками-секретарями, писцами и скарабеями, спящими ныне в драгоценных шкатулках в сотне сотен миров, и скарабеи озабоченно засовещались между собой. К счастью, в великой беспредельности времени даже такое уже случалось раньше, а значит, был и способ справиться с проблемой.
Давно забытый протокол родом из самого утра вселенной был запущен в действие.
Герцог как раз отправлял последний обряд Дня Странных Цветов – без малейшего выражения на тонком белом лице; человек, видящий мир как он есть и не ставящий увиденное ни во что, – когда крошечное крылатое создание выпорхнуло вдруг из цветка, где пряталось до сих пор.
– Ваша милость, – прошептало оно, – моя госпожа нуждается в вас. Умоляю! Вы – наша единственная надежда!
– Твоя госпожа?
– Это существо из Запределья, – прострекотал жук у него на плече. – Из тех мест, где не признают герцогского владычества; из краев, простирающихся между жизнью и смертью, между бытием и небытием. Должно быть, она пряталась в привезенной из-за границ орхидее. Эти слова – ловушка или западня. Я немедленно уничтожу ее!
– Нет, – приказал Герцог. – Оставь-ка ее в покое.
И он сделал нечто невиданное, чего не случалось долгие годы – погладил жука по спинке своим тонким белым пальцем. Зеленые глаза насекомого потемнели, стрекот затих, и жук погрузился в молчание.
Герцог взял крошечное создание в ладони и двинулся к себе в покои, а она рассказывала ему о своей благородной и мудрой госпоже-Королеве и о великанах – каждый краше другого, огромней, опасней и чудовищнее! – державших ее у себя в плену.
Она говорила, а Герцог вспоминал, как когда-то давным-давно некий парень со звезд явился в мир искать счастья и судьбы (ибо в те далекие дни и сча́стья, и су́дьбы кругом так и кишели – бери – не хочу!). И память открыла ему, что юность совсем не так далеко, как казалось.
Жук-секретарь безмолвно сидел у него на плече.
– Почему она послала тебя ко мне? – спросил он было малютку.
Однако задачу свою она уже выполнила, говорить больше не стала и в мгновение ока исчезла – быстро и навсегда, как гаснут звезды по герцогскому приказу.
Достигнув своих покоев, Герцог поместил дезактивированного жука в шкатулочку возле ложа. Затем он приказал слугам подать ему длинный черный футляр и ушел в кабинет. Он открыл его сам и одним касанием пробудил к жизни главного своего советника. Тот встряхнулся и заполз ему на плечи, обвившись вкруг них в обличье аспида, и воткнул змеиный свой хвост в невральную розетку у основания герцогской шеи.
Герцог поведал змею о том, что намеревался сделать.
– Это не очень-то мудро, – потратив всего пару мгновений на изучение прецедентов, сообщил главный советник (пользовавшийся разумом и воспоминаниями всех предыдущих советников).
– Я приключений ищу, а не мудрости, – возразил ему Герцог.
Призрак улыбки расцветил уголки его губ – первой улыбки на памяти слуг, а память у них была долгая.
– Ну, если вас не переубедить, советую взять боевого коня, – сказал на это советник.
И это был добрый совет. Отключив змея, Герцог послал за ключом от конюшни. Тысячи лет не играли на этом ключе – струны его заржавели.
Некогда в конюшне обитало шесть боевых скакунов – по одному для каждого Лорда и Леди Вечера. Они были прекрасны, изумительны, неостановимы, и когда Герцогу, невзирая на все сожаления, пришлось в свое время пресечь деятельность Владык Вечера, он отказался уничтожить этих роскошных коней и взамен поместил их туда, где они не представляли опасности для вселенной.
Итак, Герцог взял ключ и сыграл отверзающее арпеджио. Врата отворились, и чернильно-, гагатово-, угольно-черный красавец вышел наружу с грацией кошки. Он поднял голову и воззрился на мир горделивыми очами.
– Куда мы едем? – спросил боевой конь. – С кем мы будем сражаться?
– Едем мы в Запределье, – отвечал Герцог, – а что до того, с кем мы будем сражаться… будущее откроет нам и это.
– Я отвезу тебя куда пожелаешь, – заверил его дивный скакун. – И убью всякого, кто попытается причинить тебе зло.
