Стараясь произвести хорошее впечатление, Бен, в свою очередь, спросил:
– А вы, парни, что пьете?
Более высокий, сидевший до этого с мрачным видом, повеселел:
– Что ж, это чрезвычайно любезно с вашей стороны. Мне пинту шоггота особой выдержки.
– И мне тоже, – сказал его друг. – Я не прочь прикончить шоггота. Ха, держу пари, получился неплохой рекламный слоган! «Я не прочь прикончить шоггота». Стоит им предложить. Держу пари, они ужасно обрадуются моему предложению.
Бен пошел к барменше, собираясь заказать две пинты шоггота особой выдержки и стакан воды для себя, но обнаружил, что она уже налила три пинты темного пива. Что ж, подумал он, придется выпить за компанию, тем более что хуже, чем вишневый крюшон, ничего просто быть не может. Он сделал маленький глоток. У пива был привкус, благодаря которому, как он полагал, рекламщики охарактеризовали бы напиток как «полнотелый», но если припереть их к стенке, им пришлось бы признать, что означенное тело принадлежит козлу.
Он расплатился и стал лавировать между столиков обратно, к своим новым друзьям.
– Итак, как вы здесь очутились? – спросил тот, что повыше. – Полагаю, вы – один из наших американских братьев – хотите посмотреть самые знаменитые английские городки?
– Кстати, в Америке тоже есть город с таким названием, – сказал тот, что поменьше.
– В Штатах есть Иннсмут? – удивился Бен.
– Должен сказать, что да, – сказал тот, что поменьше. – Он все время об этом писал, тот человек, чье имя мы не упоминаем.
– Простите? – удивился Бен.
Маленький посмотрел через плечо и очень громко прошипел:
– Гэ Фэ Лавкрафт!
– Я же просил не называть его! – сказал второй и сделал глоток темного пива. – Гэ Фэ Лавкрафт. Гэ Фэ блин Лавкрафт. Гэ блин Фэ блин Лав блин Крафт. – Он замолчал, чтобы набрать побольше воздуха. – Что он там знал? А? Я хочу сказать, что он, блин, знал?
Бен отпил немного пива. Имя было смутно знакомым; он вспомнил, что оно ему как будто попадалось в груде старинных виниловых пластинок в дальнем углу отцовского гаража.
– Это случайно не рок-группа?
– Я не про рок-группу говорил. Я имел в виду писателя.
Бен пожал плечами.
– Никогда о таком не слышал, – признался он. – Я вообще-то читал одни вестерны. И технические справочники.
Маленький пихнул локтем соседа.
– Ну вот, Уилф. Слыхал? Его никто не знает.
– Ладно. Ничего страшного. Что до меня, то я читал этого, Зейна Грея
[40], – сказал высокий.
– Да. Ну. Было бы чем гордиться. Этот малый, как, бишь, тебя зовут?
– Бен. Бен Ласситер. А вас?..
Маленький улыбнулся; он ужасно похож на лягушку, подумал Бен.
– Я Сет, – сказал маленький. – А моего друга зовут Уилф.
– Очень приятно, – сказал Уилф.
– Привет, – сказал Бен.
– По правде говоря, – сказал маленький, – я с тобой согласен.
– Согласен? – не понял Бен.
Маленький кивнул.
– Ну. Насчет Гэ Фэ Лавкрафта. Вообще не понимаю, к чему весь этот шум. Он и писать-то, блин, не умел. – Маленький отхлебнул портера и слизнул с губ пену длинным гибким языком. – Взять хотя бы слова, которые он употреблял. Жуткой. Ты хоть знаешь, что это означает?
Бен покачал головой. Ему казалось странным, что он говорит о литературе с двумя незнакомцами в английском пабе. Он даже на мгновение предположил, что стал кем-то еще, пока не смотрел. Чем ниже опускалась риска в его кружке, тем менее противным становилось пиво, а липкое послевкусие вишневого крюшона почти пропало.
– Жуткой — значит изнурительный. Мучительный. Чертовски странный. Вот что это значит. Я смотрел. В словаре. А вот это, другое слово, выпуклогорбый?
Бен снова покачал головой.
– И не говори, а всего-то фаза луны, между второй четвертью и полнолунием. А нас он как всегда называл, а? Блин. Этсамое. На букву «б». На языке вертится…
– Выблядки? – предположил Уилф.
– Неа. Блин. Как его. Пучеглазые. Вот. То есть похожие на лягушек.
– Да брось! – сказал Уилф. – Я думал, это про верблюдов.
Сет энергично покачал головой:
– Лягушки. Опрдленно. Не верблюды. Лягушки.
Уилф отхлебнул шогготского. Бен пригубил, осторожно и без всякого удовольствия.
– Ну и? – спросил Бен.
– У них два горба, – встрял Уилф.
– У лягушек? – удивился Бен.
– Неа. У пучеглазых. В то время как у этих ваших обыкновенных дремедеров, у них один. Для долгого путешествия через пустыню. И это едят.
– Лягушек? – снова удивился Бен.
– Горбы, – уставился на Бена Уилф своим выпуклым желтым глазом. – Слушай сюда, компанейский ты парень. После трех-четырех недель путешествия по пустыне кушанье из жареного верблюжьего горба кажется особенно вкусным.
Сет скривился:
– Ты никогда не пробовал верблюжий горб.
– Но мог бы, – сказал Уилф.
– Да, но ты же не пробовал. Ты и в пустыне-то не был.
– Ну, если предположить, что я отправился в паломничество к гробнице Нъярлатхотепа…
– Ты имеешь в виду черного царя древних, который грядет в ночи с востока и его не узнают?
– А кого ж еще?
– Просто спросил.
– Глупый вопрос, если тебе интересно знать.
– Но ты мог иметь в виду кого-то другого.
– Это не слишком распространенное имя, не так ли? Нъярлатхотеп. Двух таких не было, или я не прав? «Привет, ты тоже Нъярлатхотеп? Надо же, какое совпадение!» Только это вряд ли. Короче, тащусь я через пустыню, по бездорожью, и думаю, а не прикончить ли мне верблюжий горб…
– Но ведь ты нигде не тащился! Ты дальше нашей гавани не бывал.
– Ну… да…
– Вот! – Сет торжествующе посмотрел на Бена, наклонился и прошептал ему в ухо: – Он всегда такой, как дорвется до выпивки, и я, типа, его боюсь.
– Я все слышал, – сказал Уилф.
– Ладно, – сказал Сет. – Короче. Гэ Фэ Лавкрафт. И эти его, блин, тексты. Гм. Выпуклогорбая луна висела низко над пучеглазыми и студенистыми обитателями Далиджа. Что он имел в виду, а? Что он имел в виду? Я тебе скажу, блин. Он, блин, имел в виду, что луна была почти полная, а те, кто жил в Далидже, все до единого были чертовыми студенистыми лягушками! Вот что он имел в виду.
