Люди потянулись в соседнюю комнату. Было слышно, как там открылась дверь, а за ней – шум машин и шелест дождя.
Я посмотрел на Джонатана и Джейн, мы молча поднялись и вышли. В последней комнате стоял одинокий стол без продавца, а на столе были разложены цирковые сувениры: значки, плакаты и диски, а еще стоял открытый сундучок для денег. Желтый свет уличных фонарей лился снаружи, и порывистый ветер нетерпеливо трепал уголки нераспроданных плакатов.
– А мы ее не подождем? – спросил кто-то из нас, и мне бы хотелось, чтобы это был я. Но остальные покачали головами, и мы вышли под дождь, притихший до промозглой серой мороси.
Слегка прогулявшись по мокрым переулкам, мы нашли машину. Я стоял на ветру, ждал, когда мне откроют заднюю дверцу, и вдруг сквозь шелест дождя и шум города я где-то поблизости, кажется, услышал тигра – низкий раскатистый рев, от которого вздрогнул весь мир. Хотя, может, это лишь проехал поезд.
Метаморфозы
I
Позже станут ссылаться на смерть сестры, на рак, пожравший ее двенадцатилетнюю жизнь, на опухоли мозга размером с утиное яйцо, и на семилетнего сопливого мальчика, стриженного ежиком, который широко распахнутыми карими глазами смотрел, как она умирает в белой больнице, и утверждать: «С этого все началось», – и возможно, так и было.
В биографическом фильме «Перезагрузка» (реж. Роберт Земекис, 2018), перебивкой его показывают подростком, на глазах у которого в больничной палате умирает от СПИДа учитель биологии. Они говорят о препарировании лягушки.
– Но зачем же резать? – спрашивает юный Раджит, и музыка звучит наплывом. – Не лучше ли оставить ее жить?
Учитель, роль которого исполнил ныне покойный Джеймс Эрл Джонс, вначале как будто пристыжен, но потом его словно воодушевляет какая-то мысль, и он кладет руку на костлявое плечо мальчика.
– Ну, если кто и сможет решить задачу, так это ты, Раджит, – говорит он, и голос его тонет в басовом наигрыше.
Мальчик кивает и смотрит на нас с решимостью, граничащей с фанатизмом.
Только в жизни ничего этого не было.
II
Серый ноябрьский день, Раджит, высокий сорокалетний мужчина; обычно он носит очки с темной оправой, но в настоящий момент он их снял. То, что он без очков, подчеркивает его наготу. Он сидит в ванне, словно не замечая, что вода уже остыла, и репетирует заключительную часть своей речи. В повседневной жизни он слегка сутулится, но теперь выпрямился и взвешивает каждое слово, прежде чем его произнести. Он не умеет выступать на публике.
Бруклинская квартира, которую он снимает вместе с другим ученым и архивариусом, сегодня пуста. Его член в прохладной воде сморщился и стал похож на орех.
– А это означает, – громко и медленно произносит он, – что в войне с раком мы победили.
Он выдерживает паузу, выслушивая вопрос воображаемого репортера из дальнего угла комнаты.
– Побочные эффекты? – отвечает он самому себе, и голос его эхом отдается в ванной. – Да, они есть. Но насколько мы смогли установить, ничего такого, что вызвало бы необратимые изменения.
Он выбирается из обшарпанной фарфоровой ванны, голый идет к унитазу, и его выворачивает: страх перед выступлением пронзает его, как разделочный нож. Когда рвать больше нечем и спазмы прекращаются, Раджит полощет рот, одевается и отправляется на метро в Манхэттен.
III
Это открытие, позже напишет журнал «Тайм», может «изменить саму основу медицины столь же фундаментально, как это случилось после открытия пенициллина».
– Что если, – говорит Джефф Голдблюм, играющий в фильме взрослого Раджита, – научиться перезагружать генетический код? Столь много бед бывает лишь потому, что тело забыло, что следует делать. Все дело в коде. Программа глючит. Что если… внести в нее корректировки?
– Ты сошел с ума! – говорит ему в фильме хорошенькая блондинка, его подруга. В реальной жизни у него нет подруги; в реальной жизни у Раджита время от времени случается платный секс с молодыми людьми из эскорт-агентства «Аякс».
– Послушай, – говорит Джефф Голдблюм, и у него это получается лучше, чем у настоящего Раджита, – это похоже на компьютер. Вместо того чтобы пытаться устранить один за другим глюки, возникшие из-за сбоя в программе, можно переустановить программу. Вся информация при этом сохраняется. Мы приказываем нашему телу перепроверить все РНК и ДНК, то есть заново ее считать. И перезагрузиться.
Актриса улыбается и останавливает его поцелуем, игривым, и выразительным, и страстным.
IV
У женщины рак селезенки, лимфоузлов и брюшной полости: поражение лимфообразующих тканей. Еще у нее пневмония. Она согласилась на предложение Раджита испытать на себе действие препарата. Ей известно, что требование вылечить рак в Америке незаконно. Совсем недавно она была толстой. Теперь она теряет в весе и напоминает Раджиту снеговика на солнце: с каждым днем она тает, и с каждым днем, он чувствует, у нее все меньше решимости.
– Это не лекарство в обычном смысле слова, – говорит он. – Это несколько химических инструкций.
Похоже, она не понимает. Он вводит ей в вену две ампулы прозрачной жидкости.
И вскоре она засыпает.
А когда просыпается, рака у нее нет. Однако вскоре после этого она умирает от пневмонии.
Два дня, предшествовавших ее смерти, Раджит провел в раздумьях, как объяснить тот факт, подтвержденный впоследствии вскрытием, что у пациента отныне имелся член, то есть пациент был во всех отношениях, функционально и по хромосомному ряду, мужского пола.
V
Двадцать лет спустя: скромная квартирка в Новом Орлеане (хотя это могло быть и в Москве, или в Манчестере, или в Париже, или в Берлине). Сегодня грандиозная ночь, и Джо/а собирается всех ошеломить.
Ей следует выбрать между кринолином в стиле полонез, какие принято было носить при французском дворе в восемнадцатом веке (фижмы с турнюром, темно-красный корсаж с лифом под декольте на шнуровке), и копией придворного платья сэра Филипа Сиднея из черного бархата с серебряной нитью, с гофрированным воротником и гульфиком. В конце концов, взвесив все за и против, Джо/а делает выбор в пользу платья. Проходят двенадцать часов: Джо/а открывает бутылочку с маленькими красными пилюлями, на каждой – значок «х», и проглатывает две. В десять утра Джо/а отправляется в постель, начинает мастурбировать, эрекция неполная, но он/а засыпает до наступления оргазма.
Комната очень маленькая. Повсюду развешена одежда. На полу коробка из-под пиццы. Обычно Джо/а громко храпит, но при перезагрузке вообще не издает никаких звуков, возможно, впадая в нечто вроде комы.
Просыпается Джо/а в десять вечера, чувствуя себя нежной и обновленной.
Раньше, когда Джо/а только начинал/а, после каждой перезагрузки он/а тщательно осматривала себя, разглядывая грудь и соски, крайнюю плоть или клитор, определяя, какие шрамы исчезли и какие остались. Но теперь, привыкнув, она просто надевает нижнюю юбку, лиф и платье, ее новые груди (высокие и упругие) сдавлены корсажем, а подол платья волочится по полу, и это означает, что Джо/а может надеть старинную пару ботинок от доктора Мартенса (невозможно знать заранее, что придется делать: бегать, ходить или пинать кого-то, и от шелковых туфель проку не будет).
