Ворон прочистил горло.
– Я спрашиваю, тебе нравится это писать?
Молодой человек посмотрел на птицу, потом отвел взгляд и молча покачал головой.
– Вот поэтому ты все и кромсаешь, – сказал ворон. – Когда ты высмеиваешь избитые фразы и серые будни, в тебе говорит не сатирик. Тебе просто скучно. Понимаешь? – Ворон помедлил, клювом поправляя встопорщенное перо. Затем вновь взглянул на молодого человека: – А ты никогда не задумывался… может, стоит писать фэнтези?
Молодой человек рассмеялся:
– Фэнтези? Слушай, я пишу настоящие книги. Настоящую литературу. Фэнтези – это не жизнь. Эзотерические выдумки, которые меньшинство пишет для меньшинства, это…
– Это то, что ты стал бы писать, если бы понимал, что для тебя хорошо, а что плохо.
– Я приверженец классической школы, – сказал молодой человек и указал на книжную полку с образцами бессмертной классики. «Удольфские тайны», «Замок Отранто», «Рукопись, найденная в Сарагосе», «Монах» и так далее. – Это литература.
– Никогда, – сказал ворон. Отныне и впредь молодой человек не слышал от него ни единого слова. Ворон сорвался с бюста, расправил крылья и вылетел из кабинета в темноту, что ждала за распахнутой дверью.
Молодой человек зябко повел плечами. Потом перебрал в уме стандартные темы фэнтези: автомобили, игра на бирже, сезонные транспортные билеты, домохозяйки и полицейские, советы психологов и реклама моющих средств, подоходный налог, дешевые рестораны, глянцевые журналы, кредитные карточки, уличные фонари и компьютеры…
– Да, чистой воды эскапизм, – сказал он вслух. – Но не это ли главное стремление человека – порыв к свободе, тяга избегнуть обыденности?
Молодой человек вернулся к столу, собрал страницы незаконченного романа и бесцеремонно уронил в нижний ящик, к пожелтевшим старинным картам, таинственным завещаниям и документам, подписанным кровью. Пыль взметнулась потревоженным облаком, молодой человек закашлялся.
Он взял новое перо, заострил перочинным ножом. Пять умелых ударов – и у него имеется стило. Он окунул кончик пера в чернильницу. И снова начал писать.
VIII
Амелия Эрншоу поместила два ломтика хлеба с отрубями в тостер и толкнула их вниз. Таймер настроила на «сильно поджаристый», как любит Джордж. Сама Амелия любила чуть подрумяненные тосты. И ей больше нравился белый хлеб, пусть в нем и нет витаминов. Она уже лет десять не ела белого хлеба.
Джордж сидел за столом и читал газету. Он даже не посмотрел на Амелию. Он никогда на нее не смотрит.
«Я его ненавижу, – подумала она, и это простое превращение эмоций в слова несказанно ее удивило. – Я его ненавижу. – Звучало, как песня. – Я ненавижу его за поджаристые тосты, за лысину, за то, что он домогается девушек в офисе, молоденьких девочек, только-только из школы, они смеются над ним у него за спиной, – и за то, что он не замечает меня, когда не хочет, чтобы я ему докучала, и за то, как он говорит: «Что, дорогая?», когда я задаю простой вопрос, как будто он давным-давно забыл мое имя. Как будто он забыл, что у меня вообще есть имя».
– Тебе яйца всмятку или вкрутую? – спросила она.
– Что, дорогая?
Джордж Эрншоу был нежно привязан к жене – он бы искренне удивился, если б узнал, что Амелия его ненавидит. Он относился к ней так же – и с тем же эмоциональным зарядом, – как ко всему, что имелось в доме уже десять лет и по-прежнему исправно работало. Например, телевизор. Или газонокосилка. Он думал, что это любовь.
– Знаешь, нам все-таки надо сходить на какую-нибудь демонстрацию. – Он постучал пальцем по газетному развороту. – Показать, что нам не все равно. А, дорогая?
Тостер пискнул, сообщая, что тосты готовы. Однако наружу выскочил только один поджаристый ломтик. Амелия взяла нож и достала второй, поломавшийся. Тостер им подарил на свадьбу ее дядя Джек. Скоро придется покупать новый – или жарить тосты на гриле, как делала мама.
– Джордж? Тебе яйца всмятку или вкрутую? – спросила Амелия очень тихо, и что-то в ее голосе заставило Джорджа оторваться от газеты.
– Как тебе больше нравится, дорогая, – ласково ответил он и так и не понял – о чем потом сообщил всем и каждому на работе, – почему она застыла с тостом в руке и почему вдруг расплакалась.
IX
Перо выводило скрип-скрип по бумаге, молодой человек погрузился в работу. Глаза горели, по лицу шныряла довольная улыбка.
Он был в восторге.
Странные твари скреблись и шуршали в стенной обшивке, но он их не слышал.
В чердачной комнате выла, стенала и гремела цепями тетя Агата. Потусторонний хохот летел сквозь ночь из руин аббатства: разрывал темноту, вздымался волнами маниакального веселья. В темном лесу за домом метались нескладные бесформенные существа, и в ночи от них в страхе бежали молодые женщины с волосами цвета воронова крыла.
– Поклянись! – сказал Тумз, дворецкий, обращаясь к смелой девчонке, что выдавала себя за горничную. – Поклянись мне, Этель, поклянись жизнью своей, что не расскажешь о том, что я тебе поведаю, ни единой живой душе…
В окнах маячили лица и слова, начертанные кровью; одинокий вампир в глубинах склепа навис над чем-то, прежде, вероятно, живым; молния вспорола чернейшую ночь мимолетным изломом света; безликие твари бродили по миру; все шло как должно.
Король горной долины
Она сама – точно дом с привидениями. Она не властна над собою; иногда являются ее предки, выглядывают из ее глаз, точно из окон, и это очень страшно.
Анджела Картер. «Хозяйка дома любви»
I
– Если хотите знать мое мнение, – сказал человечек Тени, – вы в некотором роде монстр. Угадал?
Если не считать барменши, кроме них никого не было в гостиничном баре городка на северном побережье Шотландии. Тень сидел себе за столиком, тянул светлое пиво, и тут к нему пересел этот человечек. Лето подходило к концу, и Тени казалось, будто все вокруг холодное, маленькое и сырое. На столе перед ним лежала книга «Приятные прогулки по окрестностям», и он изучал завтрашний маршрут, вдоль берега к мысу Гнева.
Он закрыл книгу.
– Я американец, – ответил он, – если вы об этом.
Человечек склонил голову набок и театрально подмигнул. У него были седые волосы, отливающие сталью, серое лицо и серый дождевик, и походил он на провинциального юриста.
– Ну в общем, может, я как раз об этом, – сказал он.
Тень пробыл в Шотландии недолго и с трудом понимал местный выговор – сплошь гортанная картавость, трели и незнакомые слова, но серый незнакомец был ему внятен. Каждое слово маленькое и жесткое, такое четкое и правильное, что Тени казалось, будто сам он говорит с полным ртом овсянки.
