…Когда собрание закончилось, и полковник Хакет сидел уже за своим рабочим столом, продолжая вспоминать и записывать историю исчезнувшего мира, ему позвонил начальник охраны.
– Сэр! – сказал он. – Какой-то человек стоит у ворот и хочет говорить с вами. Его зовут отец Мелехций.
Ока – Беспута – Дон, VIII век
– Но это же чудо! Чудо! Два ножа в одном! – восклицал Вятко, перекидывая рукоятку на «двойном» ноже работы Великана. Один клинок был прямой с плавным подъёмом лезвия, другой с седловинкой сверху и сужающимся лезвием, переходящим в шило. Рукоятка крепилась на установленном по центру штифте, и, имея внутренний пропил, могла скрывать/открывать нужное мастеру лезвие, с фиксацией дополнительным штифтом. Нож предназначался для кожевенников.
Собираясь к Вятко, Лавр ожидал встретить сурового воина или умудрённого годами старца. А встретил моложавого, любознательного, весёлого человека. Позже-то он убедился, что князь – и воин, и мудрец, разве что не старец. При этом он был истинным сыном своего народа: доверчивый, наивный в вопросах мироустройства, любитель поговорить и не дурак покушать.
Перед ним лежала горка железных поделок москворецких мастеров: топоры, мотыги; большой нож-«косарь» и многое другое. Он осмотрел их, и сразу схватил новаторское изделие Великана – перекидной нож, и теперь с радостной улыбкой любовался им, испытывая, видимо, такие же чувства, какие испытал сам Лавр, впервые увидев патефон.
– Едут уже купцы, – сообщил князь. – Гонец прискакал с Дону. Бает: приплыли, на лошадок свой товар сгрузили, отправились к нам. С ними посол из Багдада и трое с Дербента. Вот я их удивлю, – и опять поиграл ножиком. – Твоя работа?
– Моя, Великий государь, – ответил Лавр и снял тряпки с ещё одной своей новинки. Это было короткое копьё с закреплённым ближе к острию округлым топориком. Или, если угодно, топорик на длинной ручке, дополненный кованым остриём копья.
– А это что? – спросил князь, увидев изделие.
– Секира. – Лавр не видел современных образцов подобного оружия, но Бурец говорил, что ему приходилось такое делать. И, похоже, опять нахвастался: князь секиры не знал, что стало ясным из его восторженного крика:
– Копьё! С топориком!
Схватив оружие, он выскочил на двор и стал прыгать, делая выпады и размахивая им.
– У вас их что, нет? – спросил Лавр, выходя вслед за ним.
– Нет. Уж это мы купцам заморским не покажем. Для себя будем делать!
«Опять я обогнал время», с досадой подумал Лавр. Он знал, что русские, пока к ним не полезли вояки со стороны, не имели даже меча, уж и не говоря о воинских доспехах. Во внутренних стычках обходились кулаками, или не очень длинными ножами. Валы вокруг сёл насыпали не против людей, а из опаски диких зверей. Первые в истории захватчики, хазары, появились тут лишь несколько десятков лет назад, и здешние встретили их, имея одни ножики и топорики. Позже придумали секиру. А европейцы свою алебарду, помесь топора, копья и багра, создадут ещё через пятьсот лет.
Вот и сковал он простейшую секиру! И не угадал. Впрочем, задачу, поставленную князем Омамом, выполнил: убедил Вятко, что москворецкие мастера лучше всех.
– Ты большой волшебник, – с уважением сказал князь.
Лавр понял мысль вождя вятичей, и не стал спорить. Только улыбнулся. По представлениям этих людей, нож – честный защитник, не подвластный злому чародейству врага в силу того, что, когда он был расплавленным металлом, и затем, пока корчился под ударами молота, он впитал в себя доброе волшебство своего мастера.
Нынешний Вятко, выходец из семьи гончара, проявил себя хорошим военным вождём во время стычек с хазарами задолго до появления здесь Лавра. Затем он возглавлял пограничную стражу, так называемых «соловьёв», передававших информацию о появлении врага свистом. Главным князем его избрало вече пять лет назад после смерти предыдущего князя. Останься он гончаром, не посмел бы задавать кузнецу вопросы о секретах его искусства. А выбранному пожизненно князю можно!
Одет он был в простую рубаху с вышитым рисунком, в порты из холстины, и подобие кафтана без воротника. На ногах – изящные лапти, плетённые узорами, из крашеного лыка. Разговор их начался с совместного творения молвы Стрибогу. Проявив уважение богу словом, они уважили его, отведав напитка и вкусив яств. Организмы откликнулись радостно, что значило: бог жертву принял. После этого и стали говорить о делах.
Поиграв секирой, князь вернулся в избу. Они сели на лавки.
– В чём сила волшбы кузнечной? – с любопытством спросил бывший гончар.
– Руда – это железо с ненужными шлаками, – взялся объяснять Лавр, так, чтобы его мог бы понять восьмилетний ребёнок его времени. – Когда горит уголь, он плавит руду, вредные штучки, которые в ней есть, уходят, а часть углерода растворяется в железе. Если углерода в железе окажется много, то это плохо: рассыпается при ковке. Если же углерода мало, железо гнётся. Если правильно провести плавку, то углерода внутри железа останется ровно столько, чтобы получилась сталь.
– Их не видно?
– Кого?
– Углероды и шлаки.
– Нет, люди их не видят.
– Вот. Эти ду́хи, как Лель и Лада: их тоже не видно, а они лад в семью приносят, по воле покровителя нашего Стрибога.
И князь – высший жрец Стрибога, удовлетворённо откинулся к стене.
– Можно и так сказать, – изумиллся Лавр.
– Угощайся, – предложил князь, указывая на стол. Там были кувшины с напитками, пряники, сушёные яблоки и дары восточных стран: изюм и грецкие орехи. Сам же он встал и прошагал к здоровенному сундуку с набойным металлическим узором, откинул тяжёлую крышку, погремел чем-то и достал оттуда ещё ножей, причём в ножнах.
Оказалось, это импортный товар.
– Вот какой красивый, – сказал князь, вытаскивая один из ножей. – Смотри, с узорами.
Лавр взял нож, прошёл к двери, посмотрел изделие на свету.
– Вижу. Кручёный харалуг из Дамаска.
– А ты бы такое смог? – вроде бы равнодушно, но с хитрым лицом спросил князь.
– Конечно, Великий господин. – Лавр пожал плечами. – А зачем? Это же декорация.
– Что?
– Для красы сделано. Угля надо сжечь в два раза больше, и металла прогорит больше. Получим узоры – а зачем? Такие ножи делают для богатых глупцов, которым красота важнее пользы. А по свойствам – наши лучше.
– Ха! – удивился князь. – А такой? – и подал следующий клинок. – Что скажешь?
Лавр опять продефилировал к двери, но теперь он рассматривал поверхность ножа дольше. Поворачивал, чтобы солнце отблескивало, зайчиков пускал. Сказал задумчиво:
– На сильном морозе этот нож, я думаю, развалится.
– Так и есть! – князь в восторге хлопнул себя обеими руками по коленам. – Мне их привезли, я сыновьям подарил. Младший пошёл зимой на охоту, еле живой прибежал: встретил, говорит, шатуна, а нож-то затрещал, да по трещинам и рассыпался. Только и успел шатуна поранить.
