– Страшно, небось, было?
– Советская молодёжь фашиста не боится! – проворчал дед.
– Ничуточки не страшно! – бодро сказала Лина. – Ну, вот просто ни грамма страха. Зато фотографий наснимала, жуть.
Фотоаппарат ей подарила мамочка, причём не обычный ФЭД, а немецкую Leica. Кто-то из коллег привёз ей из Германии. Лина так увлеклась, что без новой игрушки из дома не выходила! Она после школы поступала на журфак, провалилась, и собиралась поступать в следующем году. Теперь набирала журналистский опыт.
– И ещё меня можно поздравить с публикацией! – сказала она, ставя чайник на огонь. – В «Вечёрке» напечатали мою фотографию.
– Которую?
– С метростроевцами. Я принесла газету, потом посмотришь.
– Лепо.
– Но гонорар не платят. Ведь я нештатница. Рабкор.
[29]
– Рабкор, а нигде не работает, – бурчал дед, вылавливая из банки очередной грибок.
– Я на курсах учусь! И, между прочим, помогаю развозить в школы хлебобулочные изделия! Сейчас принесу.
Она метнулась в комнату, принесла блюдо булочек на тарелке:
– Ешьте пампушки. Бери, дядя Ваня. Оказывается, некоторые считают, что и пампушки, и шанюшки, это оладьи. А вот и нет! Это булочки.
– Работница, а с работы булочки тырит, – сказал дед, цапнув сразу две пампушки.
– Так ведь в счёт зарплаты! Со скидкой, – пояснила Лина.
– А меня из университета попёрли… – вздохнул Лавр.
– Да ты что!
– Да, вот так…
– Что же ты натворил?
– Маркса поправил. Практически опроверг.
– Иди ты! Разве его можно опровергнуть? Он же памятник!
– Это он сейчас памятник, а раньше был человек. Как мы с тобой.
– Ой, сомневаюсь. Я думаю, он всегда был памятник… Прорабатывали?
– Естественно.
– Страшно было?
– Не страшнее, чем прыгать с парашютом, я так думаю, – сказал Лавр.
– А ты попробуй, прыгни.
– Ну, повторять за кем-то не так страшно. Самый-то страх, это когда что-то делаешь первым. К примеру, первым в мире прыгнул с колокольни, с куском холстины за спиной, сеньор Фаусто Веранцио. Говорил: во, страху натерпелся! А потом пришлось ему бегать от инквизиции. Прибежал в Венецию, тем и спасся: там инквизиция жгла серьёзных оппозиционеров, а научные эксперименты, вроде прыжков с парашютом, игнорировала…
– Ты откуда знаешь про этого… Веранцио с колокольни? – удивилась Ангелина, разливая чай по чашкам. – Нам про такого предшественника парашютизма не говорили.
– А встречались мы, Лина, со стариком Фаусто. Да! Когда я был с посольством в Венеции. Вот он сам и рассказал. Пытался, хитрец, ко мне подольститься: ведь ему хотелось получить денежный заказ. Предлагал продать в Москву проект подвесного моста из железа, и брался сам руководить строительством… Неугомонный был старикан. Но, подумай сама, до мостов ли тогда здесь было! Царя Бориса траванули, Фёдора убили…
– Эй! – она аж присвистнула. – Хорош заливать!
– Нет, ты слушай. Вообще таинственная история. Иду я по Ивановской площади Кремля, всей одежды на мне – чужая пасхальная рубаха, и думаю, как бы мне отсюда подорвать туда, где тепло. Вдруг хватает меня за руку незнакомый подьячий. Спрашивает, ведаю ли я венецийский толк. Я-то знал генуэзский, но разница небольшая. «Да», отвечаю. «А хочешь ехать в Венецию с посольством?». «Да». И в тот же вечер выехали.
– Ты мне книгу Лажечникова, что ли, пересказываешь?
[30]
Лавр засмеялся:
– Успокойся! Мне эта история не так давно во сне привиделась.
– Ой, Лаврушка! Сны он мне будет толковать…
– А будешь называть меня Лаврушкой, то я тебя обзову маркизой.
Ангелина томно повела плечами:
– А чем я не маркиза?..
…Разбор «дела Гроховецкого» на комитете комсомола с самого начала носил обвинительный характер. Среди членов комитета было мало ребят с истфака, способных судить, кто прав в споре профессора и студента. Но и они заранее знали, что учение Маркса гениально, а потому верно. Беда была в том, что само-то гениальное учение было известно им лишь по затверженным цитатам…
Секретарь комитета Саша Сидоров, начиная заседание, был вынужден заглянуть в бумажку, чтобы не перепутать, какая социально-экономическая формация за какой следует, согласно учению. Он и зачитал: «Марксизм-ленинизм обосновал закономерную смену формаций, показав, что за всю историю было пять основных периодов. Это первобытнообщинная формация, на смену которой пришло рабовладение, феодализм, капитализм, и, наконец, самая прогрессивная – коммунистическая формация. Построением его первой стадии, социализма, заняты мы в Советском Союзе».
Прочитав это, он перешёл непосредственно к делу:
– Студент Гроховецкий, отвергнув это деление, позволил себе публично и решительно усомниться в выводах Маркса, Ленина и советских учёных. И вдобавок он отрицал борьбу классов, как движущую силу эволюции общества. Так, Гроховецкий?
– Нет.
– Как, «нет»? А профессор Лурьё говорит, что «да». Как же это, Лавр?
– Обсуждали мы с Лурьё историю Россию, вот как! А Маркс описывал историческую эволюцию, характерную для Западной Европы. Он даже для Азии придумал её собственный «азиатский» способ производства, что, конечно, касается и формаций. А Россия вообще прошла свой особый путь.
– Ничего себе, заявочки! – крикнул кто-то из участников. – Маркс «придумал»! Ты говори, да не заговаривайся.
Секретарь постучал карандашом по столу:
– Нет, ребята, надо разобраться. Дело серьёзнее, чем я думал. Ведь Лавр нам только что сказал, что для России марксизм не подходит.
– Ничего такого я не говорил.
Все засмеялись. Кто-то крикнул: «Во, даёт!». Девушка в очках строчила протокол.
– Как же не говорил? – удивился секретарь. – Мы ведём протокол, всё записано. Маркс, по твоим словам, что-то придумал, а Россия сама по себе. Ты что, и профессору такое говорил? Или он тебя неправильно понял?
– А давайте я вам просто объясню свою позицию?
– Для того и собрались. Объясняй, – и Сидоров подмигнул членам комитета: – Что, ребята? Вдруг мы умнее профессора, и поймём правильно?
