– Горько! Горько!
– Вся наша жизнь – вокзал…
Выпили, закусили. Встал во весь свой немаленький рост глава артели «Красная радиоволна» Семён Иванович Кубилин. Произнёс приличествующую случаю речь о достоинствах жениха, достал из кармана большой конверт:
– И поздравляя дорогого Лавра Фёдоровича и… и кого? – «Зину», подсказали ему со стороны, – и Зину, я от себя лично и по поручению коллектива, разрешите вручить… Как правильно: «вручи́ть», или «вру́чить»?
– Всу́чить, – предложила Леночка, ненатурально захохотала и выпила водки.
– А это что за девочка? – спросила Лавра мама, сидевшая по левую руку от него.
– Подружка Коли Сигала, – сказал он. – Замуж хочет.
– Вручить ему подарок от всего коллектива, – выпутался, наконец, Кубилин из самим же им завязанного узла слов, и пустил конверт вдоль стола.
– Можно внутрь-то заглянуть? – крикнула одна из девушек.
– Можно! – ответил Кубилин. – Только не брать там ничего!
Многие засмеялись. Те, кто заглянул в конверт, восторженно свистели, кричали «ого!» или издавали другие какие звуки. Наконец, конверт доплыл до молодожёнов, его тут же ухапила Зина, заглянула, обнаружила деньги и начала восторженно повизгивать.
– Спасибо, Семён Иванович! – крикнул Лавр. – И вам, и всему коллективу!
– Завтра чтоб… – сурово ответил тот, грозя Лавру пальцем.
– Само собой! – ответил Лавр. – И закуску принесу!
– Ни-ни-ни! Я не о том! И не думай!
– Правильно, правильно! – подал голос начальник цеха Миша Сам-сУсам. И при этом Лавру подмигнул.
– Нет, черти! Завтра там распишешься в получении!
Тосты, поздравления, крики «горько», – во всём этом шуме создавались островки, где физики потихоньку обсуждали природу времени. Но они же сами выпили! – и говорили всё громче. Свадьба начала-таки перерастать в семинар.
– Время во Вселенной – явление постороннее, оно лишь форма нашего внутреннего ощущения. Если же строить теорию, сразу придётся переходить к пятимерному миру событий. Но для этого придётся придумать ещё одно «время». Это хотя бы понятно?
– Чего там! Почитайте Минковского!
– Ты опять за своё. А Эйнштейн доказал, что абсолютного мира нет, всё относительно.
– Алё, народ! Кто читал Морозова? Н.А.?
– Я читал, – признался Лавр.
– У него есть про необходимость введения в теорию «внешнего времени»!
– Знаю! Но я ж хочу понять, как от теории к практике перейти.
Друзья слегка обалдели.
– Какой ещё практике? – сказали они. – Даже теории толком нет.
– Лавр! Иди в кинотеатр. Попадёшь в прошлое. «Петра Первого» видел?
– Тьфу.
– А Кант писал: время не что иное, как очки, надетые человеку с рождения.
В разговор влезла Зина. Потрясённая обилием непонятных слов, и понимая, что гости почему-то клюют её мужа, она выступила в его защиту:
– А мой Лаврик телявизеры делает.
– Ого-го! – сделал круглые глаза Миша Сам-с-Усам. – Не может быть.
– Да, да. Это такие штуки, – и она, как понимала, стала объяснять, что такое телевизор. Мальчишки веселились от души.
Вечерело. Засобиралась домой таганская Леночка. Коля, уходя вместе с ней, задержался на секунду и сказал Лавру:
– Грошик! Ты не обижайся, что Лена подкалывала всех. Она ведь непьющая, а тут выпила, ну, и разболталась.
– Коля, порядок! Надеюсь, ты с ней будешь счастлив.
– Ну, это погоди ещё, – солидно сказал Коля, и ушёл.
Ушли уже многие, когда в квартиру ворвался пьяный «заказной» гармонист. Он с порога заорал «Марш энтузиастов»
[54], вызвав новые взрывы смеха:
В буднях великих строек,
В весёлом грохоте, в огнях и звонах,
Здравствуй, страна героев,
Страна мечтателей, страна учёных!
– Каких строек, дядя?! Тут свадьба!
– Ах, свадьба? Ну, тады ой! – и врезал на гармошке «Марш Мендельсона».
– Ты коды пришёл, ирод? – страдала Зина. – Тоби коды ждали, ась? Не заплотим, так и знай.
Затем шуму и суматохи добавили две Зинины подружки, колхозницы: оказалось, какой-то чёрт глухой указал им дорогу с вокзала не на Чистые пруды, а на Пионерские. А там группа киношников снимала фильм из барской жизни «по Островскому», и их, в сельских-то платьицах, платочках и с наивными рожицами, сразу взяли в массовку и заплатили денег. Вот им и стало не до свадьбы.
Расходились уже за полночь. Виталик Гинзбург честно сказал Лавру:
– Оригинальная девка! Завидую.
Потекла у Лавра семейная жизнь. Суматохи, конечно, добавилось. Приходилось тратить время на вещи, как ему казалось, необязательные. Но, например, время на культпоходы – выступление Ансамбля танца СССР под руководством Игоря Моисеева, или театры, он как раз считал нужным для умственного и культурного развития жены. Но она так не считала и откровенно скучала. Ей были милее походы в кино.
С другой стороны, Лавр вполне обошёлся бы без её рассказов о каждой мелочи жизни бригады малярш в целом, и каждой малярши в отдельности. А она без таких рассказов не представляла себе вечеров: пили на кухне чай с жамками
[55], и она вдохновенно несла и несла чепуху о новостях уровня собачьей будки. Лавр был вынужден ежедневно тратить часы на ненужную болтовню – потому что иначе она бы изводила его маму.
Парадоксальным ему казалось её отношение к москвичкам. Судя по разговорам, она их ненавидела, но старалась подражать. Бывало, вернутся они после прогулок по городу, и она зудит:
– Видел эту? С кандибобером
[56] на голове? Фу ты, ну ты, фон барон! – а в ближайшие выходные тащила его в магазин, примерять точно такие же шляпки-«кандибоберы».
Вторым её коньком стала слежка за Лавром. Если отследить, где он и с кем, не удавалось, в ход шли многочасовые допросы, которые сильно сокращали его ресурсы времени. Он бы занялся изучением иностранных журналов, или обдумыванием новых идей, а вместо этого пересказывал, что говорилось на встрече физиков, с раскладкой по часам, и если часы не сходились – сразу следовало подозрение, что он хоть часик, да провёл «с другой».
Хуже всего было, когда она брала в оборот его маму:
