– Ага! Значит, она лишилась … … [цензура: покровителя]. И нам ничто не мешает наврать Николаеву, что ему надо застрелить Кирова. А может, и не наврать.
Анализ текстов неимоверного количества писем, разосланных Николаевым, навёл сотрудников лаборатории на мысль, что он склочник, графоман и, возможно, не вполне здоров психически. Это позволяло надеяться на успех.
Решили отправить тайверов в октябрь 1934 года, после того, как произошла отмеченная в документах прогулка Николаева с револьвером. Начали готовить троих специалистов. Двое – генерал Френч (он же о. Мелехций) и полковник Хакет должны были обработать Николаева. Историки проверяли адреса, даты, фотографии, словесные портеры и всё остальное, что могло бы пригодиться тайверами. Проработали маршрут передвижения по городу. Провели с тайверами экзамены по знанию местности.
Оба кандидата посетили Ленинград с группой историков и аналитиков, прикинувшись туристами. Это был год 140-летия Великой Октябрьской социалистической революции, вся страна готовилась к празднику, а уж «город трёх революций», Ленинград, украшали и чистили особо. Поскольку тайверов должны были «высадить» в 1934 год с корабля, который специально пришвартуется в Ленинграде, проверили причалы и возможность «высадки» прямо с борта не в воду, а на землю. Затем тайверы прошли маршрут от порта до квартиры Николаева своими ногами.
По завершению подготовительных работ назначили расширенное совещание с участием представителей правительства. Помощник премьер-министра мисс Дебора Пэм заняла за столом почётное место; она здесь уже бывала, и чувствовала себя уверенно. Заместитель министра иностранных дел Пол Грингвэй, отвечавший в МИДе за русское направление, попал в лабораторию впервые, у него было много вопросов: он не понимал, как и что в этой лаборатории делают, но тбыл восхищён:
– Учёные, создавшие такую технику, заслуживают благодарности Британии.
– Первым был доктор Гуц, сэр.
– Передайте ему мой нижайший поклон, сэр.
– Обязательно!
– А кстати! – встрепенулась мисс Дебора, обращаясь к директору Биркетту. – Почему здесь нет профессора Гуца? Нам было бы интересно с ним пообщаться.
– Не могу сказать, где он, мэм, – ответил Биркетт. – Меня теперь не информируют.
– Мистер Гуц проводит опыты по мгновенному перемещению в будущее, – мягко сказал генерал Френч. Он никак не мог избавиться от шелестящих интонаций, свойственных ему, как о. Мелехцию, которым он, собственно, оставался. – Мы обсудим это позже, без непричастных. А сегодня мы намерены получить Ваше согласие на проведение вмешательства в прошлое на территории Советского Союза.
– Мы прочли вашу докладную записку, – сказал мистер Грингвэй. – Это очень интересный план. А вы уже продумали, кто возглавит Россию, если Киров исчезнет?
Никто не успел ему ответить, потому что опять вмешалась мисс Пэм:
– Но почему именно Киров? – спросила она. – Не лучше ли убрать Ленина или Сталина?
Если о. Мелехции и был раздосадован тем, что обсуждение побежало по второму кругу, по его лицу понять это было невозможно. Он кивнул Историку Первому:
– Объясните.
Историк пустился в пространные рассуждения, и чем дольше он говорил, тем явственнее было раздражение на лице мисс Пэм.
– Спасибо, я уже поняла, – сказала она. – Киров – ваше окончательное решение. Зачем же вы нас позвали?
– Чтобы вы взяли ответственность на себя, – ляпнул Хакет.
– Так что́ с кандидатами в новые правители? – настаивал Грингвэй.
– Богатейший выбор, сэр! – доложил Историк Второй. – Молотов, Маленков, Калинин, Ворошилов.
– Булганин, – подсказал кто-то из молодых историков.
– Да, кстати. Все они идеально подходят для нас. Ни одного теоретика, равного Сталину, и ни одного харизматика, равного Кирову.
– А Берия? Мехлис?
– Вряд ли их допустят по национальному признаку.
– Посмотрим на результат, – сказал Френч, – и в случае чего скорректируем.
Кроме основных участников этой экспедиции, Хакета и о. Мелехция, было решено в тот же день и час отправить в прошлое Джона Смита. Он должен был, попав в прошлое, провести лето на севере России, пообвыкнуться там, затем подняться по реке Двине и двигаться на юг до места впадения Москвы-реки в Оку, в город Коломна, где по данным приборов, в VIII веке скрывается русский ходок. Ещё один, правда, наблюдался в Багдаде, но сигнал был слишком слабый, и им пренебрегли. Предполагалось, что по рекам зимой он будет передвигаться на буере, санях с парусом.
Смит совершил турпоездку по Советскому Союзу, осваивая маршрут, и стал учиться делать буер из настоящего дерева, без пилы и шуруповёрта, а только с помощью топора.
Ещё пятерых тайверов запланировали отправить в разные столетия непосредственно в Оксфорде, для подстраховки, чтобы потом было кому подтвердить факты изменений, которые произойдут в результате акции.
Москва – Троки, 1430 год
По возвращении в Москву у Лавра началась новая жизнь. Его произвели в бояре, дали деревеньку на реке Смородине, и он сменил имя, опять став Лавром.
И он был – имперский рыцарь! Первый такой в Кремле.
Из-за всего этого отношение к нему прочих бояр было плохим.
Одни: сыновья, а то и внуки тех, кто поднялся при Дмитрии Донском, с рождения выросши в среде царедворцев, сплачивались против любых «пришельцев». Другие – из старых властных родов, до крови местничаясь между собой о порядке знатности и старшинства, не могли признать его родовитости; Европа была им не указ.
И те, и другие, скрипя зубами, терпели, когда Великий князь наделял землями и должностями именитых иностранцев. Но какой-то Гло́ба? Вчерашний кузнец? Нет! Ни за что!.. Причём неродовитым даже в головы не приходило, что их отцы и деды до своего возвышения сами были кузнецами, горшечниками или крестьянами, а поднялись они – проявив на поле боя готовность умереть за Отчизну.
В общем, практически все придворные сразу возненавидели нового фаворита Великого князя Василия Васильевича. Но сам князь, которому Лавр был основным собеседником в последние недели съезда в Луческе, наоборот, его сильно возлюбил.
– Вот бы все были такие, как ты, – говорил он ему.
– Зачем все, хоть бы ещё одного-двух найти, – грустно смеялся Лавр. Общаться ему здесь было не с кем. Князь ему нравился, но, несмотря на своё монаршее положение, он всё же был человеком своего века, к тому же подростком. Наивный, суеверный, необразованный, с ограниченным взглядом на мир, вот каким был князь Василий. Но также добрым, честным и любопытным.
Он захотел, чтобы Лавр стал его постельничим. Это важная и почётная должность! По сути, постельничий – «ночной премьер-министр». С ним перед сном государь заново проговаривает все дневные дела и принимает решения, в том числе кадровые. Но митрополит Фотий не желал такого возвышения Лавра. В постельничих ходил боярин Роман Кирдеев, родич князей Кирдеевых, приближённых Великого князя Витовта, а оный Витовт – хошь, ни хошь, оставался дедом и законным опекуном Василия, и кандидатура постельничего при московском князе была с ним согласована.
