– Дяде Ване скажу, что Мими – сестрица моя двоюродная, из Ленинграда. Будет суд, наверняка выявится ошибка, и отпустят Ивана Осиповича. До тех пор она тут поживёт. А работа… У нас есть знакомства в издательствах. Можно зарабатывать переводами, или надомным редактором, или корректором…
Мими – то есть Людмила Ниловна, оказалась миловидной дамой невысокого роста. Большие круглые влажные глаза в обрамлении длинных ресниц, которыми она часто помахивала, придавали ей вид женщины в беде, и любой нормальный мужчина, увидев её, сразу пожелал бы её спасти. Лавр подумал, что это из-за сильной близорукости. Он прикинул в уме, что ей примерно тридцать – тридцать пять лет, хотя из-за неприятностей, пережитых ею, женщина выглядела старше.
В общем, поселилась она у Пружилиных, познакомились с ней соседи – и после этого Лавр её недели две вообще не видел. Потом как-то вместе пили чай на кухне – но она больше молчала. У него было полно своих дел, а у неё своих, и поскольку ничего он о ней не знал, кроме того, что она, по рассказу Дарьи Марьевны, делопроизводитель в конторе, то Людмилой Ниловной и не интересовался. Живёт, и живёт. Пусть себе.
Что Людмила – дамочка с интересной судьбой, он выяснил случайно.
Ближе к концу февраля, после обеда, они одновременно вышли в прихожую, и он, удерживая своё драповое зимнее пальто чуть ли не в зубах, ухитрился её лёгкую шубку подать ей! И потом с улыбками и смехом вместе вышли из подъезда.
В такой ситуации идти по бульвару к метро и молчать – было бы неучтиво и глупо.
– Вы, наверное, много знаете о Турции? – спросил он, выбрав тему, интересную ему и очевидно знакомую ей, сформулировав вопрос так, чтобы не упоминать мужа, о судьбе которого она беспокоилась. Чтобы, так сказать, зря не бередить.
Но она тут же заговорила о муже:
– Да! Когда мы поженились, Ванечка мне много рассказывал, как они там с Сеней Араловым и товарищем Ворошиловым помогали молодым революционерам. Потом и меня с собой взял. Было так интересно! Я ж туда попала восемнадцатилетней девчонкой. Он меня Кемалю один раз представил! Потом вёл работу по развитию связей СССР с арабскими странами и с Персией.
– И вы с ним?
– Не всегда, но кое-где вместе жили.
– Где? В Персии – где? – с любопытством спросил Лавр.
– Мешхед, Исфахан, Шираз…
– Шираз?! Я там… То есть, я знаю, там жил Саади.
– Да? Вы читали Саади? – удивилась она.
Лавр засмеялся:
– Читал, даже в подлиннике читал, – и поскольку до станции метро, где ждал его Лёня Ветров, оставалось идти всего ничего, чтобы завершить разговор, с чувством продекламировал:
На должность – мужа чести назначай,
Кормило власти нищим не вручай…
С них ничего ты – царской пользы ради,
Не взыщешь, кроме воплей о пощаде.
Но честного едва ль найдешь из ста:
Сам проверяй все книги и счета.
Двух близких на одну не ставь работу,
Дабы от них не возыметь заботу…
[94] – Здо́рово! – сказала она, останавливаясь. – Вы дальше куда?
– Я уже пришёл, – ответил он, поглядывая на лавочку, где читая газету сидел Лёня Ветров. – А вы куда?
– В Ленинку
[95], надо посмотреть кое-какие справочные материалы, – и, заметив, что он не вполне понял, пояснила: – Редактирую книгу для издательства.
– Расскажете мне при случае, как выглядят эти города сейчас?
– Расскажу! Но… Сейчас? Я ведь там была лет семь, восемь назад.
– Ничего, мне интересно.
– А ведь вы пошутили, будто читали Саади в подлиннике? – лукаво спросила она.
– Конечно! – с улыбкой заправского шутника протянул он. Не рассказывать же ей, что читал ему эти стихи сам Муслихиддин Саади.
– До свидания.
– Пока!
И оба рассмеялись, довольные друг другом.
…Эту встречу назначил Ветров, но зачем – не сказал. Таинственный мужчина! Позвонил двадцать минут назад: приходи, мол, к станции «Кировская», буду ждать. Нам туда идти примерно одинаково. А ведь вчера виделись в НИИ физиологии человека! Смотрели, чего они там наизучали про реакции организма на каверзные вопросы оператора детектора лжи. И вот опять – «приходи, разговор есть».
Ну, если всё равно идти в ту сторону, Лавр взял деньги и сумку. Решил заодно зайти в магазин Перлова, купить чаю, кофе и ещё кое-какого «колониального товара». С появлением в доме Людмилы Ниловны они стали пить чая вдвое больше, чем раньше. Она же на Востоке жила, пристрастилась к хорошему чаю.
А он живал в Персии, когда чая там ещё не знали, зато любили кофе. По сути, в кофейнях и зурханах
[96] ковалась единая персидская нация, поскольку в этих заведениях встречались на равных люди простые и благородные, ремесленники и купцы, бедные и богатые; они вместе обсуждали проблемы и вместе пили кофе!
Пожав протянутую Ветровым руку, Лавр сразу предложил:
– Давай заглянем к Перлову.
– А, в разукрашенный китайский домик!
Магазин и впрямь был весь покрыт китайской резьбиной и разрисован драконами.
– Чай и кофе надо купить, – объяснил Лавр.
– Понимаю… Ну, идём. По пути обсудим кое-что.
– Начинай.
– А общем, ситуация странная, – сообщил Ветров, когда они двинулись в путь. – В политическом мире происходят всякие, знаешь, события. И вдруг на стол начальства попадает запись моей беседы с тобой, где ты заранее эти события предсказал.
– Всё-таки ты делаешь из меня оракула
[97], – с досадой сказал Лавр.
– Но ведь предсказал? Ты никак, никак не мог знать, что Антон Иден покинет кабинет Чемберлена. В тот день, когда мы с тобой об этом говорили, этого не знал даже сам Иден. И всё же ты сказал мне, что он покинет пост министра иностранных дел. Это что, по-твоему? Не предсказание?
– Нет. Я говорю о важных для истории СССР вещах. А ты о каких-то пустяках.
– Да? На прошлой неделе место Идена в кабинете Чемберлена занял виконт Галифакс. Откуда ты мог знать об этом больше месяца назад? А? И эта перемена в правительстве Британии важна для СССР: если Иден отказывался идти на переговоры с рейхсканцлером Германии, и подал из-за этого в отставку, то Галифакс любит Гитлера! И ненавидит нашу страну. А ты говоришь, пустяки.
