– В вашей диссертации сильная математическая часть. И очень красиво описана возможность сочетания линз и зеркал…
Герасимов, быть может, и обсудил бы эту близкую ему тему. Но не мог. Они молча просидели вдвоём ещё с полчаса. Возможно, учёный-администратор проговаривал про себя то, что хотел бы сказать вслух… но ведь он и у смежников тоже наверняка давал подписку о неразглашении! Помолчав, он вздохнул, и тихо отпустил Лавра: «Идите».
С тех пор между ними установилось какое-то безмолвное дружелюбие. Герасимов запомнил, что этот заключённый не только особо интересует людей из «высших сфер», но и ценит его, Герасимова, как крупного учёного…
Несмотря на загруженность работой, Лавр проверил по энциклопедии, не изменилась ли сфера деятельности Исаака Ньютона из-за того, что ему – чего нельзя было исключить – кое-что подсказал Джон Смит. Обнаружил, что да, Ньютон писал про приливы, и первым в истории обосновал их математически. Но что это доказывает? – думал он. Ньютон занимался вопросами притяжения, а приливы с этим связаны напрямую. Может, я сам в своей молодости что-то пропустил в биографии учёного?..
Его заинтересованность темой приливов и наводнений заметили соседи. Как-то вечером в спальне ударился в воспоминания Яков Прохорович, коренной ленинградец, а вслед за ним и Коля Сурмин. Оба были свидетелями крупных наводнений последних лет, 1932-го, 1935-го и 1937 годов.
– Каждый раз вода поднималась выше двух метров! – похвастался Коля.
– Эка, два метра! – воскликнул Лавр. – Да в старину, бывало, и до двадцати пяти футов напирало!
– Это сколько по-нашему? – спросил Сергей.
– Восемь метров, – прикинул в уме Лавр. – Или чуть меньше.
– Что же, и саму Ладогу подняло? – удивился Николай. – Из которой Нева-то проистекает?
– А чего ж. Почему нет, – сказал Лавр. – Надо бы дамбу в Финском заливе строить.
22 июня 1941 года объявили о коварном нападении Германии на СССР. На учёных, запертых в шарашке, это сказалось двояко: теперь они работали с утра до ночи, а всякая переписка с волей прекратилась. Ни писем, ни посылок больше не пропускали.
Однако начальник С.С. Герасимов выкроил часок, чтобы провести духоподъёмное собрание коллектива. «Злобный враг топчет…», говорил он. «Вся страна, как единый лагерь…». «И мы, на своём месте, тоже, как все…». И т. д.
– Вам известен основной коммунистический принцип: «От каждого по способностям, каждому по потребностям», – вещал он с трибуны. – И вот пришло время, когда нам придётся воистину работать каждому по способностям! Чтобы спасти родную страну! Лишь разгромив врага, мы вернёмся к воплощению в жизнь второй части этой вдохновляющий формулы. А сегодня, перед лицом грозной опасности, мы должны напрячь все силы… Родина ждёт…
На следующий день Герасимов исчез. Бродили слухи, что арестован. Ещё сутки спустя появился новый начальник, настоящий чекист, и сразу занялся подготовкой эвакуации предприятия. Оставлять ОТБ в Ленинграде было нельзя – враг быстро наступал.
Первый эшелон – со специалистами, техдокументацией, библиотекой и архивами, ушёл без Лавра. Он тоже должен был ехать с ним, но его, Серёгу Гришина и ещё семерых молодых сняли в последний момент: возникли проблемы с погрузкой оборудования опытного завода. Бойцы конвойных войск и многие вольняшки, которые должны были заниматься этой работой, ушли на фронт.
Наконец, их поезд пошёл на восток. Уже было известно, что первый эшелон попал под бомбёжку и почти все погибли. Начальник улетел к месту катастрофы на самолёте, чтобы спасти, что можно, из технической документации.
Двигались медленно. Лишь трое суток спустя добрались до Москвы, и встали. Ждали, пока в вагоны погрузят спасённую техдокументацию. Вместе с ней своё место в поезде занял и начальник ОТБ, о чём сообщили шныри из числа зэков-уголовников, которые разносили для кормления спецконтингента вёдра со щами и кашей. Появление гражданина начальника обрадовало: значит, их не разгонят по обычным лагерям.
Куда везут? – этого не знал никто. Зэки из числа ленинградцев переживали, что́ будет с их семьями, оставшимися в городе. Было жарко, но открывать окна запретили: за этим особо следили конвоиры. Люди молча валялись на полках… Обсуждали сообщение, что шныри спросили у начальника: куда, мол, едем? Этот истукан не ответил. Как же! Будет он с ними разговаривать! Кто они для него?..
Во вторую длительную стоянку – восточнее Москвы, вблизи Мурома – Лавр нежданно-негаданно провалился в прошлое.
Москва, 1565–1572 год
– И как вы там живёте? Чем, в основном, заняты? – спросил Лавр.
– Играем, песни слушаем, – пожал плечами Глеб.
– Песни! Все любят песни. Спой свою любимую.
Глеб засмеялся:
– Про любимую не скажу, а последнее, что я слышал, прежде чем отправился сюда – застряла в башке, зараза! – это вот что:
На работе связи нет.
Отвалился интернет.
И у тебя вопрос один.
Ну где же, где же сисадмин?
Я твой сисадмин
Мой пароль один-один-одни-один
Мой ай-пи – твой сервак
Нам друг без друга никак.
Ну как же, ну как же я сильно рад.
Что скоро будет корпорат.
Тебя на танец приглашу.
С тобою селфи выложу.
Он замолчал, усмехаясь. Лавр тоже молчал, глядя на него.
– Это что было? – наконец, спросил он мёртвым голосом. – Неужто песня?
– Да, дорогой мой прадед, – опять засмеялся Глеб. – Такая песня о любви. Совсем не похожа на ваши, правда? «Взвейся», да «развейся», «и вместо сердца каменный топор»…
– Сам ты топор, – плюнул Лавр.
– Хотя, конечно, не только песни слушаем, – спохватился Глеб. – Работаем!
– Ф-фу, наконец-то. Чем занят на работе?
– Мышь гоняю, клаву пальпирую.
– Чего? Клаву? На работе?..
Был поздний вечер. Они – прадед и правнук, сидели в приказной избе вдвоём, причём палили собственную свечку, принесённую Лавром. Жечь в неурочное время государевы свечи думный дьяк Андрей Щелкалов запрещал намертво…
* * *
Правнук нашёлся на пятнадцатом году жизни Лавра в этой эпохе. А в первый день – когда он, лежавший на жёсткой полке душного вагон-зака, вдруг обнаружил себя пусть голым, но валяющимся на мягкой травке-муравке, пришлось ему натерпеться страху, пытаясь объяснить вооружённым людям, как он сюда попал!
Начиналось-то очень приятно. Он лежал на разнотравье, при пении птичек, овеваемый свежим, полным живительного кислорода и растительных ароматов воздухом и улыбался, елозя руками и ногами по мягкому. Думал, что вот, прямо сейчас побежит к речке и смоет с себя всякую память об ужасной своей жизни в том неласковом будущем, которое выпало на его долю… И вдруг услышал некие звуки. Перевернулся на живот, поднял голову – а на дороге стоит воинский отряд! Мужчины, человек с тридцать на конях, в обычных штанах и рубахах, но из притороченных к сёдлам мешков выглядывают детали кольчуг; а ещё при них – сабли и луки, а щиты украшают полумесяцы. Правда, у некоторых из них украшения на щите напоминали подсвечник на четыре свечи.
