Затем Андрей три года ходил приставом при литовских послах, за ум и усердие был произведён в дьяки и встал во главе Разрядной избы. Василий тоже не скучал, трудясь на дипломатической ниве, и в конце концов возглавил Посольский приказ.
С некоторого момента царские дипломаты озаботились «южным вопросом». Султан посылал своих башибузуков на Астрахань, а русские, втянувшись в войну за Ливонию, жалели отвлекать силы на турок. Тут-то и пригодился Пётр, известный Лавру как Тигран: он бездельничал при дворе царя, рассказывая байки о том, каким он был прекрасным вождём родного Армаза. Вот ему и предложили: раз уж его братец облизал руку турецкого султана, собака, и передал ему персидский Армаз, то надо уговорить шаханшаха, чтобы братца бы сковырнуть, а Тиграна вернуть на трон Армаза.
Этой авантюрой московские дипломаты надеялись повысить доверие между царём и шаханшахом, а заодно добиться улучшения жизни православных подданных персидского владыки. Ну и, наконец, оный владыка, вернув себе земли, населённые многочисленными народами, мог усилить свою армию, отчего вялотекущая война турок с персами вспыхнет с новой силой, и султан ввиду усиления угрозы со стороны Персии будет вынужден сократить свои набеги на земли Московии.
Лавра включили в «рабочую группу» по подготовке посольства к шаханшаху. Он был знатоком тамошних порядков, легко называл пути-дороги, владел языками. Короче, только его и не хватало для начала реализации планов.
Ему это не нравилось. Реализация плана могла изменить будущее непредсказуемым образом, а главное, смущало, что дело-то бестолковое. Речь шла про те самые населённые армянами и частично курдами земли, которые много позже Российская империя отвоюет у Персии, а Ленин и Ворошилов отдадут их затем туркам. А расстреляют по итогам этих странных пертурбаций ни в чём не повинного востоковеда и дипломата Ивана Осиповича Гаркави, и его любимой жене Мими придётся бежать в Сибирь.
Надо ли ему, Лавру, лезть в эту историю?..
– Очень удачно, что ты магометанин, – радовался Вася Щелкалов.
– Учение Магомеда мне известно, – ответствовал Лавр, – но я крещён в православие.
– А там тебя знают как правоверного! Разве нет?
– Нет. В Армазе всё население, кроме тамошних бояр, православное.
– И церкви, что ли, есть?
– Да неужели же бывший правитель Армаза, Пётр, вам этого не сказал?!
– Э, не наше дело пытать царского гостя. Разберёмся сами. Царь желает защитить православных в Персии. Ему ве́домо, что они там есть. Сколько? Гнетёт их шаханшах, или нет? Их вера такая же, как наша, или ересь она есмь?
– Пожалуй, что и ересь, – задумался Лавр. – Там, противу нашего, не признают во Христе двух природ, божественной и человеческой, а одну только божественную.
– Ой, плохо! – закручинился Василий.
– В домах икон не держат. И крестятся тремя перстами!..
– Тьфу.
– …от левого плеча к правому, как латиняне.
Василий задумался.
– Это плохо. Еретикам помогать негоже. А нашей веры там люди есть?
– Я знал пять семей, пришедших отсюда. Но все припали к той, еретический вере.
– Плохо… Надо с царём говорить и с митрополитом.
– Да! Митрополит-то должен всё это знать…
В августе собрали ватагу: посол царский думный дворянин Птищев; от Посольского приказа подьячий Митька Мокрый да служка Лавр; митрополичий посланник монах Иаков, и ещё колико стрельцов и монахов. А главная персона среди них – будущий владыка Армаза Пётр-Тигран. Шли с багажом богатой одежды и оружия, с подарками для шаханшаха, в сопровождении слуг, с изрядным запасом еды и питья всякого: было известно, что хорошей воды в низовьях Волги да на Кавказе мало, а больше гнилая, пить её нельзя.
На нескольких лодьях двинулись вниз по Москве-реке, да по Оке, а там вот она и Волга-матушка, а вот и Астрахань.
В Астрахани встали надолго. Вдоль всех берегов Каспия шли войны, и кто кого колотил, не всегда было понятно. Купцы и посольские люди сбивались кораблями в целые флотилии, чтобы плыть бы всем заодно: так меньше риск попасть под чужие ядра и сабли.
Однажды гуляли по базару, среди жары и густых ароматов. Шли так: в центре группы дворянин Птищев и Пётр-Тигран в богатом халате, за ними Лавр в роли толмача и Митька Мокрый. Вокруг – охрана, а последними шли слуги с корзинами покупок.
Старый армянин, увидев их от своей лавки, закричал на языке, понятном Тиграну:
– Барев дзез, парон!
Тигран любезно подошёл к нему, стал расспрашивать про товары:
– Цуйц твек чор ершик… Еритасард панир?.. Са инч аржи?
Обсудили цены и качество.
– Ес са верцнумем.
[123]
Собирались уже уходить, когда хозяин стал совать Тиграну баклажку, уверяя, что эта фруктовая шарба
[124] бесплатно, исключительно из уважения к большому господину. Лавр забеспокоился, дёрнул Птищева за рукав:
– Не вели ему пить! У нас у самих кваса и пива, хоть упейся!
– Не лезь не в свои дела, холоп! – озлился Птищев. – Выпорю!
– Пусть пьёт! – засмеялся Митька Мокрый. – Тебе-то что?
«Не пей вина, Гертруда, козлёночком станешь», бормотнул Лавр, отворачиваясь. В этих местах заразу можно было подхватить и бесплатно, и за деньги. Но зачем, в самом деле, ему-то рисковать быть поротым?
Под радостные крики потного армянина Тигран осадил целую баклажку питья. Остальным членам делегации хозяин бесплатной шарбы не предложил, а за деньги никто брать не стал. Началась церемония прощания:
– Аменайин барикнер, харгели! Еркар таринери кйанк! – прокричал армянин.
– Мнак баров, – и Тигран пошёл прочь.
[125]
На следующий день флотилия, в составе которой были и их суда, отплыла на юг. На второй день у Тиграна прыгнула вверх температура, дальше жар сопровождался лихорадкой и постоянными позывами бежать на корму, чтобы оправиться. Потом он уже и бегать не мог, лежал и стонал. Когда доплыли до Астары, он был уже совсем плох. Положив его на купленную у местного трактирщика телегу, отправились от побережья к Тавризу, столице шаханшаха, но сутки спустя Пётр-Тигран умер.
Пришлось вернуться: везти по жаре тело за триста вёрст казалось нелепым, а в приморской Астаре были православная часовенка и кладбище.
