Всплеск технологических инноваций значительно увеличил производительность сельского хозяйства. Люди выяснили, что одним из простых (и дешевых) способов заставить лошадь тащить больший вес – это убрать нагрузку с передней части ее корпуса, тогда при движении вперед она не будет задыхаться. Так появился хомут, который увеличил производительность в четыре раза. Другое простое новшество, еще больше увеличившее ее, – это подкова, которая повышала выносливость лошади. Новый плуг каррука с большим острым прямоугольным лезвием также стал важным улучшением, особенно в северной Европе, где почва была более тяжелой и сложнее поддавалась перекопке
[147]. Однако настоящим технологическим чудом того времени стали водяная и ветряная мельницы, ведь впервые в истории люди стали использовать природный источник энергии. «Вот, – писал восхищенный монах в монологе, посвященном водяной мельнице своего аббатства, – река сначала устремляет свой поток на мельницу, чтобы размолоть там пшеницу отделить муку от отрубей. Затем она заполняет котел, чтобы приготовить напиток для монахов. Тем не менее река не останавливается, она и дальше продолжает свою работу. Валяльщики [шерсти] возле мельницы уже ждут ее поток. Милосердный Бог! Какую отраду ты даришь твоим бедным слугам»
[148]. Еще одним важным нововведением стала новая система севооборота, которая позволяла обрабатывать больше земли в течение года.
По мере роста производительности сельского хозяйства повышался уровень жизни, создавая бэби-бум исторических масштабов. Демографический всплеск Высокого Средневековья был таким же драматичным, как и упадок пятьсот лет назад. Между 1000 и 1250 годами население удвоилось, утроилось и, возможно, увеличилось даже в четыре раза. Около 1300 года население Европы составляло не менее семидесяти пяти миллионов человек, а некоторые ученые считают, что даже не менее ста миллионов, по сравнению с двадцатью шестью миллионами в Темные века
[149]. Во Франции население выросло с пяти до шестнадцати – двадцати четырех миллионов, в Англии с полутора до пяти-семи миллионов, в Германии с трех до двенадцати миллионов, в Италии с пяти до десяти миллионов. В 1300 году в некоторых частях Европы было больше населения, чем когда-либо вплоть до восемнадцатого и девятнадцатого веков. Например, население Великобритании не будет составлять шесть миллионов человек вплоть до Американской революции, население Франции не достигнет семнадцати миллионов вплоть до правления Наполеона. В Тоскане два миллиона жителей будет вновь насчитываться лишь к 1850 году.
По мере роста населения пробуждалась и городская жизнь. До прихода Черной смерти в Париже насчитывалось около 210 тысяч жителей, в Брюгге, центре быстрорастущей швейной промышленности, – 50 тысяч, в Лондоне от 60 до 100 тысяч человек, в Генте, Льеже и Ипре по 40 тысяч жителей. Банкир Джованни Виллани из Флоренции хвалился, что «в городе рождается от пяти до шести тысяч детей в год». Но Флоренция с населением в 120 тысяч человек уступала Милану с населением в 180 тысяч человек. Сиена, Падуя, Пиза и Неаполь, младшие братья итальянского полуострова, с населением более 30 тысяч человек, тоже считались в 1000 году крупными городами.
Население средневековых деревень тоже росло. В немецкой долине Мозель в 800 году насчитывалось 340 деревень, а к 1300 году их количество увеличилось в четыре раза и составило 1380. Во многих районах сельской Франции отмечался столь же впечатляющий рост. В графстве Бомон-ле-Роджер в Нормандии вплоть до двадцатого века не будет снова тех тридцати тысяч жителей, проживавших там в Средневековье. А численность населения Сан-Джиминьяно в Тоскане до сих пор меньше, чем в 1300 году
[150].
В деревне Броутон в Англии около 1290 года население достигло средневекового максимума в 292 человека
[151].
Население росло, леса уничтожались. Во время Обезлесенья двенадцатого и тринадцатого веков европейцы вырвались из огромных лесных массивов, которые с Темных веков удерживали их в плену, и начали восстанавливать господство человека над окружающей средой. От Шотландии до Польши в больших темных лесах можно было услышать оду человеческому прогрессу: звук пилы и удары, а также гул, стук и шум падающих стволов. Осушались болота, расчищались пастбища, разбивались поля, сажались посевы, строились дома, образовывались деревни. На землю падал солнечный свет, тепла которого она не чувствовала со времен Юстиниана. Под напором растущего населения континент также вырвался наружу. На юге жаждущие земель христианские короли и колонисты, чьи сердца были наполнены Богом и алчностью, оттеснили некогда непобедимых мусульман вниз по Испанскому полуострову. В 1212 году только Гренада на южной оконечности Иберии отказалась поднять флаг Реконкисты. На востоке немецкие и фламандские колонисты перебрались через Эльбу, чтобы заселить все еще густые леса восточной Германии и Пруссии. В долине Дуная бесчисленное множество телег и лошадей устремились на земли, которые позднее станут Австрией и Венгрией.
По мере роста населения возрождалась торговля. Если в 1000 году у итальянского купца практически не было шансов вести бизнес в Англии, то к 1280 году торговец – или предприниматель – мог с относительной легкостью путешествовать по вернувшейся к жизни, воссоединившейся Европе. Атлантический и Средиземноморский регионы были соединены сухопутным маршрутом, пролегавшим через луга высоких альпийских перевалов, и морским маршрутом, который огибал Геркулесовы столбы – Гибралтар – и заканчивался в оживленном порту Лондона, где похожие на динозавров деревянные краны разгружали товары с причаливающих кораблей. Существовали еще десятки новых региональных торговых маршрутов: некоторые возникли во Фландрии, где проживала новая богатая буржуазия, высоко ценившая драгоценности и специи, другие в Германии, где был создан Ганзейский союз – объединение балтийских купцов. Еще одна важная торговая сеть возникла вокруг Шампани, места проведения выставок шампанских (торговых) ярмарок. Здесь раз в год девушки из числа прислуги, прачки и торговки превращались в проституток на день, чтобы развлекать торговцев, приезжавших даже из Исландии
[152]. Здесь коварные сиенские и флорентийские банкиры предлагали кредиты с таким количеством условий, что заемщика в случае неуплаты долга могли отлучить от церкви и навсегда испортить ему репутацию.
