На Фландрию обрушились одни из самых сильных ливней. Несколько дней подряд над Антверпеном и Брюгге были слышны треск и гром, отражавшиеся эхом и похожие на раскаты артиллерийского обстрела. Изредка вспыхивающие удары молнии освещали каскады рек, текущие внизу по улицам города. Вдоль их берегов ряды покрытых сажей прямоугольных домов клонились к центру узких фламандских улочек, словно пьяницы. Во всех домах протекали потолки и полы, очаг не горел, продукты все сгнили, дети дрожали от страха, а взрослые молились. Иногда дождь прекращался, и тогда люди указывали пальцами на лучи солнца, похожие на золотую слезу в сером небе, и говорили: «Слава Богу, все кончено!» Затем на следующий день или через день небо снова затягивали тучи, и дождь начинался заново
[176].
На протяжении всего сурового лета 1315 года неспокойная Атлантика приносила сильнейшие дожди, ломая плотины, размывая деревни и вызывая мощные наводнения, в результате которых гибли тысячи людей. В Йоркшире и Ноттингеме на низменностях образовались огромные внутренние моря. Рядом с английской деревней Мильтон проливной дождь затопил королевскую усадьбу. В некоторых районах сельскохозяйственные угодья были разрушены на долгие годы, а других местах – уничтожены навсегда.
Обнищавшие крестьяне, которые были вытеснены на самые неплодородные земли во время Обезлесенья двенадцатого века, были полностью разорены. Только в трех английских графствах было заброшено шестнадцать тысяч акров пахотной земли. «Шестеро землевладельцев погрязли в нищете», – писал один из жителей Шопшира. К концу лета эти шестеро превратятся в сотни тысяч. В начале 1315 года повсюду в Европе беднякам приходилось ютиться под деревьями и крышами хижин, слушая, как потоки дождя выбивают причудливые узоры на листьях и почве. Они ходили по полям и «паслись как скот», стояли вдоль дорог и просили милостыню, рыскали вокруг домов и таверн в поисках заплесневелых остатков пищи. Гостивший у друга французский нотариус встретил «большое количество людей обоих полов, босых, и многие, за исключением женщин, вовсе были без одежды». На севере во Фландрии один очевидец писал, что «крики, которые издавали бедняки, были настолько сильными, что, казалось, ими можно было сдвинуть с места камень»
[177].
Урожай 1315 года был самым плохим в истории. Пшеница и рожь не вызрели и пропитались водой, часть урожая овса, ячменя и полбы удалось спасти, но этого было очень мало. Выжившая кукуруза была напитана влагой и не вызрела на колосьях. На нижнем Рейне «начался рост цен на пшеницу, и изо дня в день цены росли все больше»
[178]. Во французских летописях тоже упоминается «chierté» (высокая цена) на продукты питания «especiaument à Paris». В Лувене стоимость пшеницы за семь месяцев увеличилась на 320 процентов, в Англии пшеница, которая в 1313 году продавалась за пять шиллингов за кварту
[179], всего два года спустя оценивалась в сорок шиллингов
[180]. Осенью в английской сельской местности бедняки едва могли свести концы с концами. Годовой запас ячменя, самого дешевого зерна, обходился семье в шестьдесят шиллингов, а средняя годовая заработная плата рабочего составляла половину этой суммы
[181]. Цены на бобы, овес, горох, солод и соль также выросли по сравнению с предыдущими периодами. Даже если какие-то продукты и были в наличии, то размытые водой мосты и дороги часто не давали возможности их доставить.
Первые зимние месяцы 1316 года принесли еще больше страданий. По мере того как еда дорожала, люди начинали есть птичий помет, домашних животных, заплесневевшую пшеницу, кукурузу и, наконец, отчаявшись, друг друга. В Ирландии, где темными дождливыми ночами повсюду эхом был слышен стук лопат и звук отрывания мяса от костей, голодные люди «извлекали тела мертвых из могил, снимали мясо с черепов и ели его»
[182]. В Англии, где осуждали такое поведение ирландцев, друг друга ели только заключенные. «Воры, сидящие в тюрьме, – писал монах Джон из Трокелоу, – пожирали своих находящихся при смерти сокамерников»
[183]. По мере того как голод усиливался, люди шли на отчаянные меры. «Некоторые люди из-за невыносимого голода поедали собственных детей», – писал один немецкий монах. Другой современник тех событий сообщал: «Во многих местах родители, убившие своих детей, а дети – своих родителей, пожрали их останки»
[184].
Многие историки считают, что рассказы о людоедстве преувеличение, но никто не сомневается, что отдельные случаи поедания человеческого мяса все же были.
Весной 1316 года стали фиксироваться случаи нарушения общественного порядка. В Броутоне Аньес Уолмот, Реджинальд Роджер, Беатрис Басс и Уильям Хорсман были изгнаны из деревни за кражу еды. В Уэйкфилде Адам Брей арестовал своего сына Джона за то, что тот забрал бушель
[185] овса с семейной фермы
[186]. В десятках других английских деревень вспыхивали ожесточенные споры по поводу сбора остатков урожая. В другие времена зерна, остававшиеся на пашне после жатвы, подбирали самые бедные крестьяне, но теперь из-за нищеты даже зажиточные крестьяне повсюду стояли на коленях на грязных полях и собирали неубранные зерна. Тем летом несколько крестьян поплатились своей жизнью в конфликтах по поводу оставшегося урожая. По мере нарастания напряженности люди начали хвататься за оружие, новыми инструментами крестьянина стали нож, меч, дубина и пика. Люди воровали еду или что-либо, что можно было выменять на еду, воровство процветало как в море, так и на суше. В связи с ежедневными случаями пиратства в апреле 1316 года встревоженный английский король Эдуард II дал указание своим матросам «давать отпор злоумышленникам, совершающим человекоубийство и другие чудовищные действия на море против подданных этого королевства и против иностранцев, прибывающих в королевство с провизией»
[187].
