По указанию муниципальных властей все корабли, заходящие в Венецию, брались на абордаж и обыскивались. Суда, укрывающие иностранцев, и трупы (граждан Венеции, перевозимых домой для захоронения) сжигались. Для поддержания общественного порядка были закрыты питейные заведения (трактиры), а ярко раскрашенные лодки, на которых в былые времена можно было пропустить стаканчик, курсировавшие по каналам, были подняты с воды. Любой, кто уличался в незаконной продаже вина, облагался штрафом, его товары конфисковывались и выкидывались в каналы
[281]. 3 апреля, с приближением теплой погоды, Большой совет издал новую директиву. Через несколько дней в каналах появились муниципальные гондолы с острыми носами. Лодочники курсировали между закрытыми ставнями домами и кричали «Corpi morti, corpi morti»
[282]. «Тот, у кого в доме были трупы, должен под страхом сурового наказания сбросить их в лодки»
[283], – рассказывал один очевидец.
Когда в венецианские лагуны пришел май, груженные трупами караваны судов стали курсировать взад и вперед через неспокойное серое море к продуваемым ветрами островам Сан-Джорджо-д’Алега и Сан-Марко-Боккакаламе. Суда отвозили туда тела несчастных, собранных с улиц, каналов, из больниц и благотворительных учреждений. В награду за то, что они были гражданами государства, правившего «половиной и еще четвертью Римской империи», каждому умершему полагались могила, вырытая в полтора метра глубиной, возможность последний раз взглянуть на Венецию и молитва священника. Те же правила регулировали погребение в Сан-Эразмо, месте захоронения в материковой части города, расположенном в одном из самых известных районов современного города – Лидо.
К лету, когда отовсюду был слышен только плач скорбящих людей, общественный дух жителей города начал слабеть. Венеция постепенно превращалась в республику мертвых. 7 августа, чтобы избежать дальнейшего обострения упаднических настроений в городе, Большой совет запретил gramaglia, траурную одежду. Также прекратилась традиция возложения тел умерших перед родным домом для сбора пожертвований. Эта практика, популярная в бедных кварталах, считалась неприемлемой во время чумы. Была также введена в действие новая муниципальная программа помилования осужденных. Чтобы заполнить пустые каналы и улицы, были открыты тюрьмы, а муниципальные власти смягчили свою позицию в отношении возвращения долговых эмигрантов. Право на возвращение предоставлялось тем, кто был согласен выплатить пятую часть своей задолженности.
В Венеции были случаи массового бегства, но город изо всех сил препятствовал появлению беженцев. 10 июня, когда уровень смертности приблизился к шестистам умершим в день, власти выдвинули ультиматум отсутствующим на рабочем месте муниципальным служащим: вернуться на свой пост в течение восьми дней или лишиться должности.
Каффа часто упоминается как место, откуда инфекция проникла в Венецию
[284]. Но если оставить в стороне вопрос о том, как именно экипаж смог выжить в столь долгом путешествии, напрашивается следующее умозаключение: если бы Каффа – или даже Константинополь – были источником инфекции, Венеция, расположенная на восточном побережье Италии, заразилась бы примерно в то же время или даже немного раньше, чем Мессина, а не месяцами позже. Наиболее вероятным источником инфекции является Рагуза (современный Дубровник), венецианская колония на балканской стороне Адриатики, которую посетил крымский флот в конце 1347 года
[285]. Современники оценивают число погибших в городе в сто тысяч человек, но учитывая, что население Венеции составляет около 120 тысяч человек, очевидно, что уровень смертности был невероятно высок – почти сто процентов. Историк города Фредерик С. Лейн считает, что чума убила около 60 процентов жителей Венеции, примерно 72 тысячи человек, что тоже весьма немало
[286].
Была одна вещь, которую не смогла сломить даже Черная смерть, – это чувство собственного достоинства венецианцев. Получив денежное вознаграждение за доблестные заслуги перед городом во время эпидемии, городской врач Франческо Римский заявил: «Я лучше умру здесь, чем буду жить где-нибудь еще»
[287].
Волевая реакция венецианцев на Черную смерть доказывает точку зрения, изложенную в исследовании Disaster and Recovery Комиссии по атомной энергии США о термоядерной войне. В годы самой высокой смертности европейцы стали свидетелями ужасов, сравнимых с катастрофой в Хиросиме и Нагасаки, но даже в те моменты, когда смерть была повсюду и только дурак осмеливался надеяться на лучшее, тонкий налет цивилизации никуда не делся – иногда он держался из последних сих, но оставался на месте. Большое количество нотариусов, муниципальных и церковных служащих, врачей и торговцев продолжали работу, чтобы обеспечить деятельность правительств, судов, церквей и финансовых домов, хотя и не в полном объеме. Отчет по исследованию справедливо замечает: даже в самых экстремальных и ужасных обстоятельствах люди продолжают жить.
Центральная Италия, конец зимы – начало весны 1348 года
«В начале января [1348 года] из Румынии прибыли две генуэзские галеры, и когда экипаж появился на рыбном рынке, один человек заговорил с ними и тотчас же заболел и умер»
[288].
Этот инцидент на рыбном рынке в Пизе ознаменовал новый этап в распространении Черной смерти. За пределами этого прибрежного города пролегала густая сеть рек, дорог и торговых путей, а на другом их конце располагались города Тосканы. Как будто почуяв свежую кровь, завезенная по морю чума внезапно изменила направление и понеслась в глубь материка с остервенением дикого зверя. Во Флоренции, находящейся в восьмидесяти одном километре к востоку, встревоженные муниципальные власти отчаянно готовились к предстоящему натиску. Горожан призывали содержать свои дома и улицы в чистоте, а мясников – соблюдать предписания местных властей относительно забоя скота. Проститутки и содомиты – средневековая Флоренция имела репутацию рассадника содомии – были изгнаны из города, а на прибывших из уже затронутых чумой Пизы и Генуи был наложен штраф в 500 лир
[289]. В начале апреля, когда в городе не стало ощутимо чище, местные чиновники создали специальную муниципальную комиссию по здравоохранению, наделенную почти военными полномочиями. Членам комиссии было разрешено насильственно устранять «все разлагающиеся объекты и зараженных людей, от которых могли возникнуть порча или заражение воздуха»
[290].
