Во Флоренции и Сиене уровень смертности был еще выше.
Глава V
Последняя фраза Виллани
Март 1348 года
Одним серым мартовским днем 1348 года в рабочем кабинете флорентийца Джованни Виллани встретились прошлое и настоящее. Пока Виллани сидел за своим столом и писал об истории чумы, болезнь уже захватила деревни к западу от города, а через несколько дней ее ждали во Флоренции. В то утро, возвращаясь домой из церкви, старик видел десятки экипажей и повозок, мчащихся на восток, к холмам за городом. Многие магазины и дома, мимо которых он проходил, были уже закрыты ставнями. Все, кто мог сбежать из города, кажется, уже сделал это, а кому это не удалось – молились изо всех сил. Семидесятидвухлетний Виллани, бывший банкир, всю свою жизнь писавший хроники Флоренции, намеревался искать утешения в своих трудах. Он взял в руку перо. По дороге домой он сочинил первую фразу для своей краткой истории чумы. «Зародившись в Турции и Греции, – написал он, – эта болезнь дошла до Сицилии, Сардинии и Корсики»
[298]. Виллани остановился и перечитал фразу. Что же написать дальше? Еще с ноября прошлого года по Флоренции ходили слухи о чуме, но каким из них верить? Ах да, вспомнил старый летописец, одна история показалась ему одновременно правдивой и захватывающей, полной великого мужества и большой глупости. Это был слух о восьми генуэзских галерах, покинувших зараженный чумой Крым. Четыре корабля вернулись на родину, «переполненные зараженными моряками, которые умирали один за другим на обратном пути». Остальные четыре судна, как сообщается, все еще блуждают по Средиземному морю с трупами на борту. Когда старик принялся писать о путешествии чумного флота, в комнате воцарилась тишина. Было слышно только потрескивание тлеющих углей в почти потухшем камине и звук проезжающих по пустой улице экипажей. Пока Виллани писал, серый послеполуденный свет в окне позади него растворился в безжизненной тьме мартовской ночи.
В расцвете своих сил Джованни Виллани был уважаемым человеком во Флоренции. Блестящий эрудит, молодой Виллани, казалось, способен на все: вычислить население города по тому, сколько оно потребляет, подсчитать количество работников в городской суконной промышленности, написать многотомную историю Флоренции в манере Вергилия и Цицерона. Богатый банкир в тридцать лет, общественный деятель в сорок, блистательный Виллани с необычайной легкостью взобрался на самую вершину флорентийского общества, заняв однажды пост начальника муниципального монетного двора и дважды настоятеля – важнейшей фигуры городского управления
[299]. Флоренция знаменита больше, чем любая «республика или город-государство, за исключением Римской республики…». Флоренция – город, в котором придумали очки и современное банковское дело, Флоренция – город, который папа Бонифаций VIII назвал пятым элементом земли наряду с землей, ветром, огнем и водой. Флоренция достигла вершины своей славы при мудром, разносторонне развитом синьоре Виллани. Какое-то время казалось, что единственной ошибкой летописца был его неудачный брак. Когда его вторая жена, надменная Монна деи Пацци, нарушила закон социальных сословий (дресс-код), опечаленный Виллани сетовал, что «невероятная привлекательность женщин берет верх над разумом и здравым смыслом мужчин»
[300].
Однако к марту 1348 года бывший флорентийский вундеркинд превратился в обнищавшего и опального старика – он потерял все свое состояние, а доброе имя его было запятнано без возможности восстановления. Десятью годами ранее, в возрасте шестидесяти двух лет, Виллани пережил двойное унижение – банкротство и тюрьму для должников. После освобождения бывший банкир вернулся к ведению хроники – эта страсть помогала ему пережить все бури и ненастья в его жизни, однако побывавший в тюрьме Виллани тяготел теперь к катастрофическим и апокалиптическим событиям, словно его тянуло к ситуациям, похожим на его собственную горькую старость. И в 1340-х годах Флоренция с радостью предоставила ему множество подобных эпизодов.
Даже без чумы 1340-е годы были для города страшным десятилетием. В 1340 году была ужасная эпидемия, в 1341 году – война с Пизой, а в 1343 году – политические волнения и гражданские беспорядки, кульминацией которых стал чудовищный акт публичного варварства, глубоко потрясший старого летописца. «В присутствии отца и к его великому ужасу, – писал Виллани о казни начальника полиции города и его сына, – толпа сначала расчленила сына, разрезав его тело на мелкие кусочки. После этого они сделали то же самое с отцом. А некоторые были настолько жестокими, что откусывали от их тел куски сырого мяса и ели его»
[301]. В середине 1340-х годов бедственное положение Флоренции усугубили экологические потрясения и финансовая разруха. Весь 1345 год шли проливные дожди, в 1347 году разразился ужасный голод, а в промежутке между этими событиями произошла финансовая катастрофа 1346 года, когда король Англии Эдуард III, который занял у флорентийцев деньги для ведения Столетней войны, не смог выплатить местным банкам свои ссуды на сумму 1 365 000 флоринов – сумму, которую ужаснувшийся Виллани назвал «стоимостью целого королевства»
[302].
Однако ни одна катастрофа не поразила старого летописца так, как чума. Осенью 1347 года, когда Катания и Мессина боролись за мощи святой Агаты, Виллани, охваченный настроением «я-же-говорил», писал: «Эта чума была предсказана мастерами астрологии в марте прошлого года. Созвездие Девы и ее хозяина Меркурия символизируют смерть»
[303]. Несколько зловещих экологических предзнаменований в конце 1347 – начале 1348 годов укрепили веру Виллани в то, что на равнину вокруг Арно скоро придет смерть. Зимой, еще до прихода чумы, земля снова разверзлась, и на обширных территориях Северной Италии и Германии произошли землетрясения. Вскоре после Рождества 1347 года над Авиньоном появился загадочный «столб огня». Очевидцы утверждали, что сияющий луч золотого света был естественным природным явлением, создаваемым «солнечными лучами, подобными радуге», но Виллани так не считал. Даже если этот столб и был природным явлением, он настаивал на том, что его появление «знак будущего и великих событий». Когда Виллани писал «великих», он имел в виду «ужасных».
Эпидемия пришла в город, и это было все, на что мог надеяться старик, чем-то напоминавший короля Лира. Проскользнув под тройные стены Флоренции одним мрачным мартовским днем, Y. pestis с триумфом понеслась по городу, как король Смерти. Останавливаясь здесь и там, чтобы полюбоваться «видами, напоминающими картины», она заражала «прекрасные улицы Флоренции, прекрасные больницы, прекрасные дворцы и прекрасные церкви». С небывалым ожесточением она врывалась в дома и церкви и набрасывалась на жителей «совсем так, как огонь охватывает сухие или жирные предметы, когда они близко к нему подвинуты»
[304]. Чума убила восемьдесят доминиканцев в монастыре Санта-Мария-Новелла и шестьдесят францисканцев в Санта-Кроче-дель-Корво, она забрала жизни огромного количества школьников Флоренции, чья численность до эпидемии составляла от восьми до десяти тысяч, чума уничтожила тридцать тысяч шерстяников, шестьсот нотариусов и юристов, шестьдесят врачей и хирургов
[305]. И словно воодушевленная своим успехом, с каждым днем эпидемия убивала с нарастающей жестокостью. Она убивала серым влажным апрелем и солнечным маем, а когда наступило лето и июльское солнце нагрело тысячи оранжевых крыш, она стала убивать с еще большей жестокостью, как будто убийство было единственным счастьем, которое она знала.
