Как и Джованни Виллани, Аньоло ди Тура был городским летописцем, но на этом сходство между двумя мужчинами заканчивается. Более старший по возрасту Виллани был выходцем из богатой семьи торговцев: он был хорошо образован, воспитан и до начала своих финансовых проблем был уважаемым человеком в городе. Аньоло же был простым обывателем, хотя и амбициозным. Скорее всего, в юности он работал скромным сапожником. До сих пор сохранился чек на покупку нескольких колодок и других инструментов, которые он приобрел в январе 1324 года. Остальная часть ранней жизни Аньоло остается неизвестной, за исключением имени его матери, Донны Геппо, и места, где он вырос, района Орвиле в Сиене. Однако литературные наклонности Аньоло говорят о том, что он получил в молодости некоторое образование, а его привычка подписывать себя как Аньоло ди Тура дель Грассо, или Аньоло Толстый, позволяет предположить, что он любил поесть.
Аньоло, похоже, был человеком незаурядного ума. Все, что мы знаем о нем, указывает на то, что этот молодой человек изо всех сил стремился добиться успеха в жизни. Приданое его жены Николуччи, например, указывает на то, что скромному сапожнику удалось жениться на девушке богаче себя. Триста пятьдесят лир – кругленькая сумма для обычного ремесленника, которую он получил в качестве приданого за жену. Другие сохранившиеся документы также указывают на то, что траты его были слишком велики для обычного сапожника. Например, пачка квитанций на подарки, которые Аньоло покупал жене одного высокопоставленного чиновника в Бичерне, казначействе Сиены, где он работал неполный рабочий день сборщиком налогов
[346]. Неясно, были эти подарки приобретены по просьбе самого чиновника или по инициативе Аньоло. Так или иначе, эти покупки явно свидетельствуют о желании Аньоло выслужиться.
Тот факт, что Аньоло убедил налоговое управление возместить ему стоимость подарков несколько месяцев спустя, говорит о том, что он был прагматичен в отношении денег. Об этом свидетельствует как солидное приданое Николуччи, так и сделки Аньоло с недвижимостью. Одна из них – продажа в 1342 году участка земли недалеко от места под названием Фонтебрадда по солидной цене – двенадцать золотых флоринов. Недвижимость, сбор налогов, пошив обуви – неужели такое количество профессий под силу даже самому амбициозному молодому человеку? Возможно, Аньоло был не единственным ди Тура, который стремился пробиться наверх в этом городе. В средневековой версии анекдота «Возьми мою жену» жена не устает напоминать мужу, что ее семья выше по положению, чем его. Частично такая ситуация могла сложиться и в браке ди Тура. В 1330–1340-х годах очень многие дома были записаны под именем Аньоло ди Тура, поэтому историки предполагают, что в Сиене было несколько человек с таким именем. Но может быть и другое объяснение. Все эти владения принадлежали одному и тому же Аньоло ди Тура, который переезжал со своей семьей во все большие дома в надежде, что однажды его высокородная жена перестанет напоминать ему о том, скольким в жизни она пожертвовала, выйдя замуж за сапожника низкого происхождения.
Важно также упомянуть, что у Аньоло и Николуччи было пятеро сыновей. Аньоло рассказывает о детях в своей хронике только один раз, но сколько эмоций в этом единственном упоминании – кажется, будто открывается дверь в жизнь семьи ди Тура. Он описывал рождественские визиты Донны Геппо, воскресные прогулки по Кампо, вечерние прогулки по маленьким скверам, которые поблескивали в свете сходящихся улиц Сиены, как глаз, смотрящий в замочную скважину: вот пятеро мальчишек ди Тура бегают по площади, пугают стаю птиц, взмывающую в ярко-красное небо, вот запыхавшийся Аньоло гонится за ними, а Николучча кричит им всем, чтобы они остановились, особенно Аньоло, который слишком grasso, чтобы бегать.
В начале лета 1348 года счастливая жизнь этой семьи оборвалась на поле возле собора.
Первая официальная реакция сиенцев на эпидемию последовала в начале июня. Сначала городской совет закрыл гражданские суды до сентября. Через полторы недели, когда в городе уже начали появляться чумные ямы, чиновники прибегли к излюбленной муниципальной стратегии – взяточничеству. Чтобы умилостивить разгневанного Бога, 13 июня бедным была выделена одна тысяча золотых флоринов, а азартные игры в городе были запрещены «навсегда». 30 июня были выделены деньги на покупку факелов и свеч для большого крестного хода
[347].
Палаццо Публико, здание, где заседал Городской совет, было хорошо знакомо Аньоло. В своей хронике он упоминает реконструкцию 1337 года: «Для синьоров лордов и их помощников [над залом совета] были построены комнаты, а на стенах вокруг изображены сцены из римской истории»
[348]. Можно представить, как одним ужасным майским или июньским днем 1348 года Аньоло, крупный, массивный мужчина с грустным лицом, ходит по залам дворца, выражая соболезнования потерявшим родственников коллегам, как он слушает рассуждения о том, куда девать трупы, скапливающиеся на душных, зловонных улицах, как утешает умирающих на недавно построенном втором этаже. Но если Аньоло и делал что-то подобное, он никогда не писал об этом. Из летописи складывается впечатление, что тем чумным летом Аньоло просто гулял по городу. «Во многих частях Сиены были вырыты очень широкие траншеи, куда складывали тела. Их бросали внутрь и закидывали совсем небольшим слоем земли»
[349].
Вот Аньоло идет к собору, на его крыше и стенах уже нет рабочих, а неф освещен сиянием тысячи свечей: «После этого они складывали в ту же траншею множество других тел и присыпали их землей, и так они укладывали трупы слой за слоем, пока траншея не заполнялась до конца»
[350].
Вот он идет через площадь Пласа-де-Кампо, куда он и Николучча водили детей по воскресеньям: «Родственники своими силами несли своих умерших в канаву, без священника, без соблюдения обряда погребения»
[351].
А вот и маленькие скверики, где дети ди Тура своими криками и игрой пугали птиц, взмывавших в вечернее небо: «Некоторые из мертвых были так плохо присыпаны, что собаки вытаскивали и обгладывали их тела, растаскивая останки по всему городу»
[352].
Здесь напрашивается финальная картина: теплое апрельское воскресенье 1356 или 1357 года. Аньоло стоит на месте массового захоронения возле недостроенного собора. Здесь нет имен и фамилий – тем ужасным летом 1348 года было слишком много трупов, чтобы копать отдельные могилы и устанавливать каждому надгробия. Простая табличка указывает на то, что именно здесь во время Великого Мора было похоронено много сиенцев. Аньоло кладет под нее букет цветов и читает молитву. Позже, идя домой, он заново переживает тот день, когда впервые пришел к чумной яме: он вспоминает запахи и события того дня – голодные собаки, рычащие друг на друга, роющие рыхлую землю, крепкие мужики-могильщики, обнаженные по пояс в летнюю жару, плач скорбящих отцов и матерей, груды грязных белых трупов в неглубоких чумных ямах и он сам, полный ярости, выхватывающий лопату из рук могильщика и копающий отдельную, более глубокую могилу.
