Во время казни Великий магистр де Моле не забыл поблагодарить Климента за его участие в упразднении ордена. Легенда гласит, что, когда Великий магистр ступил в огонь, он пригласил папу и Филиппа присоединиться к нему в аду.
Однако все, что французская корона сделала с папством, не было столь разрушительным, как то, что папство сделало с самим собой в Авиньоне. В 1308 году Климент V переехал в эту провансальскую деревушку. Вообще идея «папа-живущий-не-в-Риме» не была новой. В период с 1100 по 1304 год папы проводили больше времени за пределами Священного города, чем в нем. Но ссылка в Авиньон была нечто иное. Во-первых, было подозрение, что Климент не возвращается в Рим, потому что не желает расставаться со своей прекрасной любовницей-француженкой графиней Перигор
[427]. Во-вторых, дело было в самом Авиньоне: переполненный сгоревшими домами – наследием Альбигойских Крестовых походов тринадцатого века – и кривыми улочками, продуваемыми сильными ветрами и окруженными осыпающимися стенами, город был такой же ветхий, неудобный и грязный, как Рим, но в нем не было того исторического очарования и влияния, не было той инфраструктуры. Непосредственная близость французской короны – Прованс все еще номинально оставался независимым – также усиливала впечатление, что папа превращается во французскую марионетку.
Однако самым вредоносным аспектом авиньонского папства было полное отсутствие морали. Климент V и его преемники превратили Церковь в своего рода духовный дозатор конфет. Плодовитые умы папской курии сумели придумать индульгенции на случай любой ситуации и любого вообразимого греха. За определенную плату незаконнорожденный ребенок мог стать законнорожденным, за деньги можно было получить право вести торговлю с иноверцами, жениться на своей двоюродной сестре или покупать краденые товары. Были также предусмотрены разрешения для особых случаев – для монахинь, которые хотели пользоваться услугами служанок, для обращенных евреев, которые хотели посещать своих необращенных родителей, и для людей, которые хотели быть похороненными в двух местах (для этого тело умершего нужно было разрезать пополам). Зажиточный образ жизни авиньонских пап еще больше усилил атмосферу морального падения, царившую в городе. «Простые рыбаки из Галилеи» теперь «разодеты в пурпур и золото»
[428], – сетовал Петрарка.
Обед, устроенный Климентом V в 1308 году, наглядно демонстрирует имперский стиль авиньонского папства. Штат слуг, состоявший из четырех рыцарей и шестидесяти двух оруженосцев, подавал тридцати шести гостям папы, расположившимся в окружении изысканных фламандских гобеленов и шелковых драпировок, обед из девяти блюд на серебряных и золотых тарелках. Каждое блюдо состояло из трех тщательно продуманных pieces montées, или центральных элементов, таких как замок из жареного оленя, косули и зайцев. Между четвертым и пятым блюдами гости преподнесли папе великолепного боевого коня белого цвета стоимостью 400 флоринов (за один флорин можно было купить хорошую овцу) и два кольца, одно с огромным сапфиром, другое с огромным топазом. В знак признательности Климент подарил каждому гостю особый папский перстень. Во время второго перерыва между пятым и шестым блюдами слуги запустили фонтан, из которого полилось пять разных сортов вина. По краям фонтан украшали павлины, фазаны, куропатки и журавли. В перерыве между седьмым и восьмым блюдами гостей ждал рыцарский поединок в закрытом помещении. После девятого блюда и представления был подан десерт. Он состоял из двух съедобных деревьев: на одном, серебристого цвета, висели позолоченные яблоки, персики, груши, фиги и виноград; другое, зеленое, было украшено цукатами. Вечер завершился еще одним представлением. Все хлопали в ладоши, а шеф-повар и его команда из тридцати человек выбежали из кухни, чтобы исполнить танец для гостей папы
[429].
Иоанн XXII, преемник Климента V, был более бережливым, но только потому, что тщедушный, с худым лицом Иоанн больше любил считать, а не тратить свои деньги. Один ученый на досуге подсчитал, что личное состояние Иоанна, составлявшее двадцать пять миллионов флоринов, весило девяносто шесть тонн
[430].
Бенедикт XII, преемник Иоанна, вернул авиньонское папство к традициям роскошной жизни. Во время загородной прогулки в 1340 году во главе папской процессии Бенедикта шел белый скакун в окружении нескольких слуг. Затем следовали капеллан, оруженосцы с тремя красными шляпами на шестах, два папских парикмахера с красными ящиками, в которых лежали папские одежды и тиары, иподиакон с крестом и мул с Телом Христовым. В середине процессии ехал Бенедикт верхом на белом коне. От полуденного солнца папу защищал балдахин, который держали шестеро дворян. Затем следовал оруженосец с папским табуретом, если папа пожелает вдруг спешиться. Завершали процессию камергеры, дворецкие, священники, аббаты, а в самом конце – похожий на передвижной восклицательный знак папский капеллан, бросавший монеты в толпу
[431].
Однако по сравнению со своим преемником даже Бенедикт выглядел скупым.
«Ни один правитель не превзошел его в расходах и не проявил большей щедрости, – писал один современник о бывшем покровителе Колы ди Риенцо Клименте VI. – Его роскошная мебель, богато накрытые столы, великолепный двор, состоящий из рыцарей и оруженосцев из числа древней знати, не имели себе равных»
[432]. И это было далеко не все его богатство. В личном гардеробе Климента VI было 1080 шкурок горностая, он любил делать ставки на скачках, владел «лучшим конным заводом» и, несмотря на сплетни злых языков, держал двери своего дворца «открытыми для представительниц прекрасного пола в любое время суток».
Туманным утром величественный папский дворец в Авиньоне возвышался над окружающим его поясом лугов, покрытых дубами и тронутых росой. Он был похож на привидение: башни в форме ракет, разбросанные в величественном беспорядке, покатые крыши и дымовые трубы в форме пирамид, выбрасывающие в небо серые, как голубиные перья, облака дыма. «Valde misterioseum et pulcrum (Очень загадочно и красиво)», – заявил один посетитель. «Жилые помещения его импозантны и удивительно красивы, а башни и стены чрезвычайно прочны»
[433], – восхищался другой. Торжественное великолепие дворца усиливалось его расположением на скале над Роной и огромными, похожими на собор, коридорами со сводчатыми окнами, где кардиналы в красных шляпах мелькали в узорах тени и света, словно живые шахматные фигуры.
