Передвигаясь по серому дождливому городу, словно в лихорадке, чума сновала от дома к дому, от улицы к улице, от квартала к кварталу. Она заглянула в многолюдный торговый квартал на Правом берегу, где жили сиенские и флорентийские банкиры, на Гранд Рю, где двумя годами ранее французская кавалерия бросилась в бой с англичанами, в Ле-Аль, куда местные фермеры привозили свою продукцию по пятницам, в Сен-Жак-ла-Бушери, квартал мясников, где сердитый парижский ветер пробегал рябью по лужам с кровью животных, и на Правый берег, где каждое утро собирались толпы, чтобы купить товары с прибывающих баржей.
На Левом берегу, который уже тогда считался студенческим кварталом, чума заглянула в Сорбонну, основанную сто лет назад богословом Робертом де Сорбоном и через сто лет ставшая ярым врагом Жанны д’Арк, в Наваррский колледж, где находился первый публичный театр в Париже, и, конечно же, в Парижский университет, соперничавший с Болоньей за звание старейшего университета Европы (Парижский университет датирует свое происхождение от школ диспута XII века, относившихся к Нотр-Даму)
[524]. Записи, сделанные в период эпидемии, показывают, что чума унесла жизни большого количества преподавателей университета. В 1351 и 1352 годах преподавателей по некоторым дисциплинам не хватало, и администрации пришлось снизить требования к академической квалификации
[525]. Примечательно, однако, что все авторы Компендиума, похоже, пережили эпидемию в добром здравии. Список сотрудников университетов 1349 года свидетельствует, что, как и в 1347 году, на медицинском факультете все еще преподавали 46 магистров. Еще одним известным человеком, пережившим эпидемию чумы, был король Филипп VI, поручивший факультету написать Компендиум.
Грузный и неуверенный в себе, Филипп был человеком глубоких противоречий. С одной стороны, он отважно сражался в битве при Креси и хотел, чтобы его похоронили как викинга, – сердце короля надлежало отправить в церковь в Бургфонтэн, а внутренности – в монастырский дом в Париже, чтобы удвоить количество молитв, возносимых во упокоение королевской души. С другой – Филипп сбежал из Парижа почти сразу после наступления эпидемии. В течение следующего года он изредка появлялся в Фонтенбло, в Мелуне и у гроба своей умершей от чумы супруги, сварливой королевы Жанны Бургундской. Но на публике он не появится вплоть до начала 1350-х годов, когда потрясет Париж одним гнусным предательством. Отчаянный моралист, который ненавидел, когда имя Господа произносится всуе – во Франции при правлении Филиппа богохульникам отрезали верхнюю губу, – он украл будущую невесту своего старшего сына, красавицу Бланку Наваррскую, за несколько месяцев до того, как пара должна была обвенчаться
[526].
Жан Морелле, в отличие от своего короля, предпочел остаться в Париже, и поэтому мы сейчас располагаем более детальными, чем оценки обычных хронистов, сведениями, с помощью которых можно измерить смертность в городе. Морелле трудился в приходе Сен-Жермен-л’Оксерруа каноником или священником – записи того времени не дают точный ответ. Сегодня этот приход находится в одном из самых густонаселенных районов Парижа, в окружении множества знаменитых зданий, таких как Лувр и площадь Согласия, но в 1340 году, когда Морелле стал директором строительного фонда Сен-Жермена, единственной достопримечательностью, как и в любом городе, была находившаяся неподалеку мощеная Гранд Рю. Из своего кабинета в церкви директору открывался прекрасный вид на ветряные мельницы, лодочников и шаткие пирсы вдоль все еще не облаченной в гранит Сены.
Обязанности Морелле в качестве директора строительного фонда были не очень обременительными. Когда покойный прихожанин оставлял завещание, он делал об этом запись. За первые восемь лет своего пребывания в должности, примерно с середины 1340 до середины 1348 года, фонд получил в общей сложности семьдесят восемь наследств, что было совсем немного, чтобы директор чувствовал себя загруженным по работе
[527]. В самом деле, смертность в приходе была настолько низкой, что бо́льшую часть времени Морелле, кажется, занимался тем, что подсчитывал в уме сумму пожертвований. Судя по записям фонда, он обновлял список дарителей только один или два раза в год. Однако летом 1348 года все изменилось.
Прибытие чумы в Сен-Жермен совпало с пожертвованием в размере двадцати четырех су. В то время как за шесть су человек мог купить хорошего коня, двадцать четыре су были приличной суммой. Еще более необычной была цель, на которую были потрачены деньги. До сих пор все пожертвованное имущество шло на содержание приходской церкви и на будущие строительные проекты. Эти же двадцать четыре су пошли на покупку погребальных пелен для прихожан. Примерно в то же время внезапно резко выросло количество завещаний. На протяжении большей части 1340-х количество пожертвований в фонд составляло меньше десяти в год. За девять месяцев с июня 1348 года по 25 апреля 1349 года было получено в общей сложности 445 завещаний, что примерно в сорок пять раз больше, чем ранее.
Во второй половине 1349 года количество пожертвований в фонд держалось на рекордном уровне. В сентябре, через пятнадцать месяцев после прибытия чумы в Париж и через семь месяцев после закрытия муниципального кладбища Невинных из-за нехватки места для захоронения, объем пожертвований в строительный фонд достиг рекордно высокого уровня. Морелле, который теперь был вынужден ежемесячно обновлять записи фонда из-за увеличившегося объема пожертвований, отмечает, что приход получил 42 наследства. В октябре число снизилось, но незначительно – до 36 завещаний.
Цифры, приводимые директором Морелле, олицетворяют собой единый поток смертей в одном отдельно взятом парижском приходе и не могут быть отнесены ко всему городу. Тем не менее по ним видно, что в Париже происходило что-то беспрецедентное, и это впечатление подтверждается описанием летописца де Венетта событий в Отель-Дьё. Как и большинство средневековых больниц, в том числе Ла Линьот в Авиньоне, Отель-Дьё был домом для престарелых, приютом для бездомных и малоимущих, а также медицинским учреждением. Именно это и вывело его на передовую во время эпидемии.
«В течение значительно большого периода времени, – говорит летописец, – более 500 тел в день вывозили на телегах из Отель-Дьё [на остров Сите] для их погребения на кладбище Невинных [на Гранд Рю]». Часто в повозках находились трупы filles blanches
[528], которые ухаживали за больными. «Святые сестры Отель-Дьё, – писал де Венетт, – работали с любовью к делу и великим смирением, не обращая внимания ни на что земное. Многие из них были призваны к новой жизни и теперь отдыхают, как все свято верят, в царствие Христа»
[529].
