К северу от Бристоля, в Глостере, встревоженные местные чиновники приказали закрыть городские ворота и запретить въезд в город всем жителям морского порта. Но позже, осенью, когда эпидемия – уставшая, голодная и желающая спастись от дождя – вышла на дорогу, ведущую из Бристоля, стало понятно, что карантин здесь оказался столь же бесполезным, как и годом ранее в Катании. В 1350 году кто-то нацарапал о Глостере на стене церкви такие слова: «Несчастный, дикий, обезумевший город. Выживают только подонки»
[569].
Где-то между ноябрем 1348 года и январем 1349 года бристольский вектор эпидемии – теперь продвигающийся в глубь материка по сети дорог, ведущих на восток через графства южно-центральной Англии в Лондон, – и ее прибрежный вектор, направляющийся на север от Дорсета в центральные графства, пересеклись.
Когда чумной капкан захлопнулся, эмоциональный епископ Ральф из Шрусбери произнес то, что впоследствии стало одним из самых известных высказываний о смерти. Это было не совсем похоже на речь Черчилля «Мы будем сражаться на пляжах», но епископ Ральф, чья епархия, Бат и Уэллс, находилась в ловушке на восточном краю чумного очага, был отличным мастером риторики. В январе, когда даже те, кто верил в избавление из последних сил, потеряли надежду, епископ поразил сердца епархии своим поразительным заявлением. «Желая, ибо это наш долг, обеспечить спасение душ и вернуть с ложного пути тех, кто заблудился. Мы заявляем, что те, кто сейчас болеет или заболеет в будущем, если они не смогут воспользоваться услугами священника, то им надлежит тогда исповедоваться друг другу, как это разрешено в учении апостолов»
[570].
Несколькими абзацами позже Ральф наделил светских лиц – точнее, некоторых из них – другим, еще более чрезвычайным правом. Епископ сказал, что, если не удастся найти священника, таинство Евхаристии [Святого причащения] может совершать дьякон.
Необычное решение епископа – разрешить верующим проводить святые таинства – было отчаянной мерой. Епархия Бата и Уэллса лишится за годы эпидемии почти половины своего обычного числа священников, и, как отмечалось в заявлении Ральфа, опасность служения больным стала настолько велика, что нельзя было найти ни одного из оставшихся в живых, кто бы «хотел в силу своего энтузиазма, либо преданности, либо за награду выполнить обязанности душепопечения».
Увы, мужество епископа было не так сильно, как его риторика. В конце января, когда чума прочно обосновалась на улицах Бата, он уехал в относительно безопасное место – в свое поместье в сельском Вивелискомбе. Вообще, Ральф довольно часто зимовал в этом поместье. Более того, в 1349 году он был далеко не единственной августейшей особой, почтившей сельскую Англию своим длительным визитом. Сам Эдуард III провел первые месяцы 1349 года в сельской местности на юго-востоке и в окрестностях Виндзора – очевидно, он очень нервничал, поскольку приказал привезти из Лондона святые реликвии
[571]. Тем не менее решение Ральфа покинуть Бат, вероятно, спровоцировало неприятный инцидент, случившийся в конце года.
В декабре, когда эпидемия пошла на убыль, он решил посетить маленький городок Йовил, чтобы провести Мессу благодарения. Однако после года, наполненного «смертью, смертью и смертью», горожане явно были расстроены, увидев розовощекого, упитанного Ральфа, въехавшего в город в сопровождении многочисленной сверкающей свиты. После того как епископ исчез в местной церкви, на соседней площади собралась разъяренная толпа. Люди кричали, размахивали кулаками, оружием, сыпали обвинениями, а затем внезапно толпа побежала к церкви. Регистр епископа Ральфа, своего рода официальный дневник, описывает остальные события. «Некоторые сыны погибели, вооруженные множеством луков, стрел, прутьями, камнями и другим оружием», ворвались в церковь, «сильно ранив очень многих рабов Божьих», а затем «заточили нас в тюрьму в доме приходского священника этой церкви, пока на следующий день после нападения соседи, благочестивые сыны церкви, не вызволили нас из плена»
[572].
Вернувшись в Вивелискомб, крайне разгневанный Ральф приказал отлучить от церкви жителей Йовила Уолтера Шубуггэра, Ричарда Уэстона, Роджера Ле Тейлора и Джона Клерка, а также других «сыновей погибели». Мужчинам велели «ходить вокруг приходской церкви по воскресеньям и праздникам с непокрытой головой и босиком» в знак покаяния
[573]. Кроме того, во время главной мессы они должны были держать свечу «в один фунт воска» до тех пор, пока горячий воск не начнет плавиться на их руках. Возможно, епископа стали преследовать воспоминания о кладбище в Йовиле, «утопающего в крови», а может быть, он начал чувствовать себя виноватым из-за своей зимовки в Вивелискомбе. Какой бы ни была причина, вскоре после того как он издал приказ об отлучении от церкви, Ральф отменил его. «Дабы учение Христа не забывалось, а преданность Господу не ослабевала, – написал он священнику в Йовиле, – мы приостанавливаем действие вышеизданного запрета».
В Оксфордшире, графстве к востоку от епархии Ральфа, чума принесла с собой такие разрушения, что в уцелевших документах отчетливо чувствуется ощущение конца света. В 1359 году, как нам становится из них известно, в маленькой деревушке Тилгарсли больше не с кого было собирать налоги, потому что с 1350 года она была заброшена, в соседнем поместье Вудитон после «случившегося мора проживало всего несколько человек, да и те бы тоже ушли, если бы брат Николас Аптонский не заключил с ними соглашение»
[574]. В Оксфорде, который из-за чумы лишился трех мэров, среди немногих сохранившихся документов была обнаружена петиция одного чиновника, работавшего в университете, и данные о смертности. Чиновник жалуется, что университет разрушен и ослаблен эпидемией, так что его имущество «вряд ли возможно сохранить или обезопасить»
[575]. Данные о смертности приведены бывшим канцлером города, жестоким Ричардом Фицральфом, архиепископом Армы. В 1357 году он писал, что раньше «в Оксфордском университете было тридцать тысяч студентов, а ныне [в 1357 году] осталось менее шести тысяч»
[576]. Поскольку сам город Оксфорд, не говоря уже об университете, не мог вместить тридцать тысяч душ, епископ, несомненно, преувеличивал. Тем не менее правда заключалась в том, что погибло очень много людей. Наиболее достоверно трактует события, произошедшие в Оксфорде, один ученый восемнадцатого века, который говорит, что, когда осенью 1348 года в город пришла чума, «те, у кого были дома и собственность, изолировались от других [хотя чума не пожалела и их], а те, кто не смог этого сделать, были почти полностью сметены в лица земли. Двери школ были закрыты, колледжи и залы заброшены, и не осталось никого, кто мог бы позаботиться об имуществе или хоронить мертвых»
[577].
