15 сентября Эдуард III написал королю Альфонсо, отцу Педро, письмо, в котором он сообщил о смерти Джоанны. В этот момент кумир англичан ничем не отличался от обычного родителя, который просто отказывается верить в смерть своего ребенка. «Ни один человек не удивится, как глубоко мы опустошены обрушившимся на нас горем, ведь мы тоже люди. Но мы, так уповавшие на Бога, сейчас благодарим Его за то, что одна из нашей собственной семьи, свободная от всякой грязи, та, которую мы любили чистой любовью, была послана раньше нас всех на небеса, чтобы стать главной девой в хоре и с радостью просить прощения у Бога за наши проступки»
[586].
Как писал Эдуард, чума пустила свои метастазы на юге Англии. Осенью болезнь проявилась в Уилтшире, графстве, расположенном непосредственно к востоку от Дорсета, а затем почти одновременно у его восточных соседей – в Уилтшире, Хэмпшире и Суррее. Косвенно можно сказать, что источником новых вспышек стал Саутгемптон на побережье Уилтшира
[587]. Суда из Франции, в том числе из Бордо, заходили в порт практически ежедневно. Однако, поскольку до декабря в Саутгемптоне не отмечалось повышения смертности среди духовенства, можно предположить, что новый очаг чумы был в Дорсете – возможно, из Мелкомба Y. pestis стала распространяться как на восток, так и на север
[588].
Все, что можно с уверенностью сказать семьсот лет спустя – это то, что осенью 1348 года люди в графствах к востоку от Дорсета знали, что смерть вот-вот придет и к ним. 24 октября епископ Уильям Эдендон, чья хэмпширская епархия, находившаяся в Уинчестере, стояла прямо на пути надвигающейся угрозы, выступил с пугающим предупреждением. Вспомнив плач Рахили в Евангелии от Матфея 2:18
[589], епископ заявил: «Голос слышен в Раме. Мы с тревогой сообщаем серьезные новости, что эта жестокая чума начала варварское нашествие на прибрежную территорию Англии. Нас пробирает ужас от мысли, что эта жестокая болезнь может пробраться в любую часть нашего города или епархии»
[590].
17 ноября, когда у границ Хэмпшира свирепствовала чума, епископ Эдендон воспользовался случаем, чтобы напомнить верующим о «вечном сиянии внутри темной сердцевины человеческих страданий». В своем втором воззвании епископ заявил, что «болезни и преждевременная смерть часто происходят от греха, а благодаря исцелению душ этот вид недуга [чума], как известно, исчезает». Сейчас у нас нет никаких данных о том, какое именно количество верующих черпали надежду в словах епископа.
Подобно несчастным семьям Толстого, в первую зиму эпидемии маленькие городки южной Англии начали умирать, каждый по-своему. В мае следующего года, когда весеннее солнце согревало своим теплом серые плиты Стоунхенджа, единственным звуком, который можно было услышать в соседнем поместье Карлтон в Уилтшире, было пение птиц. Водяные мельницы Карлтона не работали, сельскохозяйственные угодья были не вспаханы, а двенадцать домов с соломенными крышами опустели. 1348 и 1349 годы, возможно, были самыми безмолвными в сельской местности Англии с тех пор, как эта земля впервые была освоена человеком. В монастыре Айвичерч, недалеко от границы Уилтшира и Хэмпшира, скончались двенадцать из тринадцати священников монастыря. Трудно представить себе, что чувствовал оставшийся в живых Джеймс де Грундвелл, но к марту 1349 года он, должно быть, уже привык просыпаться от шума дождя, барабанящего по крыше, и от стонов умирающих монахов, эхом разносящихся по сырым монастырским помещениям. Эдуард счел везение де Грундвелла достойным повышения и упоминания в королевской депеше. «Знайте теперь, что все другие священники этого монастыря, в котором до сих пор было тринадцать постоянных служителей, умерли, и я назначаю Джеймса де Грундвелла хранителем имущества, а епископ свидетельствует, что тот полностью соответствует требованиям этой должности»
[591].
В Винчестере, древней столице Англии, в январе 1349 года одна уже знакомая европейцам проблема вызвала ожесточенные разногласия. Люди, обеспокоенные непогребенными трупами, «заражающими» воздух и, следовательно, распространяющими чуму, хотели выкопать чумную яму за пределами города. Но духовенство во главе с епископом Эдендоном выступило против. Чумная яма будет тогда находиться на неосвященной земле, и люди, захороненные в ней, не смогут воскреснуть в День Христова Воскресения. 19 января епископ Эдендон попытался смягчить народное недовольство позицией церкви в отношении захоронений другим воззванием. Есть хорошие новости, заявил епископ. «Верховный понтифик в силу неминуемо высокой смертности пожаловал всем людям епархии полное отпущение грехов в час смерти, если их смерть была благочестивой»
[592]. Однако в ситуации, когда повсюду лежали груды непогребенных тел, жители Винчестера уже не могли слушать эти церковные клише. Через несколько дней после заявления епископа споры по поводу чумной ямы переросли в насилие. Группа горожан напала на монаха, когда тот читал заупокойную мессу
[593].
После этого инцидента церковь подчинилась воле народа и приказала расширить существующие городские кладбища и организовать новые захоронения в сельской местности. Однако епископ Эдендон был одним из тех людей, кто удерживал католическую церковь на плаву в течение последних двух тысяч лет, и он не собирался отдавать последнее слово в споре горожанам. В рамках расширения кладбища он объявил, что участок земли епархии, более века используемый местными купцами под рынок и ярмарки, будет преобразован в место захоронения. Вдобавок епископ еще и оштрафовал город Винчестер на сорок фунтов за посягательство на епархиальную собственность
[594].
За зиму 1348–1349 годов, когда «все радостное смолкло и не слышно больше стало веселых голосов», вероятно, половина жителей Винчестера скончалась. В епархии, в которую входило соседнее графство Суррей, был один из самых высоких показателей смертности среди священнослужителей в Англии – 48,8 % приходского, или штатного, духовенства в епархии погибло
[595]. Мы располагаем сегодня менее точными данными по городу Винчестер, однако к 1377 году население, численность которого до чумы составляла восемь-десять тысяч человек, сократилось до немногим более двух тысяч
[596]. Не все восемь тысяч горожан погибли от чумы, однако, по мнению одного историка, по самым скромным подсчетам, жертвами этой болезни стали около четырех тысяч человек
[597]. Другие части графства Хэмпшир также стали «пристанищем ужаса и превратились в самую настоящую пустыню» в первую зиму эпидемии. В Кроули чума унесла жизни такого количества людей, что деревня не могла достичь показателя в 400 человек вплоть до 1851 года, то есть на протяжении пяти веков
[598].
