Согласно большинству средневековых источников, чума пришла в столицу одним ранним дождливым ноябрьским утром, но откуда именно она появилась, остается неясным. Джеффри ле Бейкер, клерк из Оксфордшира, предполагает, что город был заражен через бристольский рукав эпидемии. По словам Ле Бейкера, эпидемия шла на восток через графства южно-центральной Англии в «Оксфорд и Лондон»
[620]. Также возможно, что вторжение произошло через Кент, прибрежное графство к югу от Лондона. Однако, поскольку Лондон, вероятнее всего, был заражен раньше, чем окружающая его сельская местность, наиболее вероятным источником инфекции является море
[621]. Приезжий корабль мог занести бациллу чумы в доки Темзы, и уже оттуда Y. pestis начала свою многоточечную атаку.
Как этот ни удивительно для города Шекспира и Диккенса, в Лондоне не оказалось летописцев, которые вели бы подробные записи о чуме, такие как Аньоло ди Тура или Джованни Боккаччо. Но подробные описания жизни в Лондоне, сделанные Томасом Винсентом во время более поздней вспышки чумы, позволяют предположить, что именно происходило в городе в те ужасные дни зимы и весны 1349 года. «Вот наступило унылое одиночество, – писал Винсент. – Лавки закрыты, людей почти не видно, очень редко кто выходит и почти везде царит абсолютная тишина. Если и слышно чей-то голос, то это стоны умирающих и похоронный звон по тем, кого уже пора хоронить». Даниэль Дефо, переживший Великую эпидемию чумы в Лондоне (1665 года) в детстве, рисует в воображении читателя еще более ужасную картину повседневной жизни в городе. У некоторых людей, писал Дефо, «опухоли так болели, что, не в силах вынести мучения, они выбрасывались из окон. Другие, не в состоянии сдержаться, изливали свою боль непрекращающимся воем. Когда мы шли по улицам, то слышали громкие и скорбные крики, которые заставляли сердце сжиматься»
[622].
Однако единственные, кто знает не понаслышке о том, что произошло в Лондоне во время Черной смерти, – это сами умершие от чумы, и не так давно именно они были «опрошены» группой британских археологов. В середине 1980-х, когда в самый час пик над их головами проносились тысячи автомобилей и автобусов, археологи спустились в чумную яму, расположенную на глубине нескольких десятков футов под современным городом. Если считать мерой цивилизованного общества способность достойно хоронить своих усопших, то сведения, полученные в результате исследования чумной ямы, позволяют предположить, что уровень цивилизованности в средневековом Лондоне был достаточно высоким.
Наличие гробов, саванов, отдельных могил и траншей на этом месте указывает на то, что в те дни, когда смертность не была еще критической, предпринимались попытки соблюдать традиционные погребальные обряды – для людей выкапывались индивидуальные могилы, и проводилось какое-то подобие похорон. Даже в те дни, когда повозки смерти приезжали к яме, заполненные до отказа, и времени для проведения ритуала не было, тела не просто кое-как бросали в яму. Некоторых умерших от чумы хоронили в траншеях в гробах и саванах, и всех клали одинаково: бок о бок, головами на запад, ногами на восток. Возможно, даже предпринимались попытки разделить жертвы чумы по возрасту и полу. Когда археологи выкопали среднюю часть траншеи, в английское небо впервые за семьсот лет устремили свой уже не видящий взгляд десятки лондонских детей, умерших во время средневековой чумы.
Древесный уголь и зола, обнаруженные во многих гробах и на саванах, также говорят о высоком уровне организации процесса захоронения. Поскольку и зола, и древесный уголь обладают свойством замедлять процесс гниения, вполне возможно, что в те дни, когда количество умерших было слишком большим, могильщики, вместо того чтобы просто швырять трупы в кучу, состоящую из локтей, коленей и торчащих вверх ягодиц, откладывали их для надлежащего захоронения на следующий день. Другой вариант – трупы сохраняли для дальнейшей сортировки. Так происходило во время Великой чумы 1665 года, когда мертвых перевозили через город на кладбища
[623].
Чтобы определить, сколько лондонцев погибло, необходимо исследовать другое, более известное место захоронения погибших от чумы. В 1348 году Ральф Стратфорд, епископ Лондона, купил участок земли под названием «Ничейная земля» к северо-западу от города, располагавшийся среди «прекрасных равнинных лугов» Вест-Смитфилда. Год спустя сэр Уолтер Мэнни, знаменитый ветеран войн с французами, расширил территорию захоронения, купив тринадцать акров земли и примыкающий к ней участок под названием «Ничейная земля»
[624]. Смитфилд на сегодняшний день является крупнейшим кладбищем Черной смерти в Лондоне, однако вопрос о его истинных размерах на протяжении веков вызывает споры.
Роберт из Эйвсбери, служивший клерком у архиепископа Кентерберийского, утверждает, что эпидемия «была настолько сильной [в Лондоне], что в промежуток между Сретением [2 февраля 1349 года] и Пасхой [12 апреля] на новом участке рядом со Смитфилдом почти каждый день хоронили более двухсот человек»
[625]. Историк шестнадцатого века по имени Джон Стоу утверждает, что при его жизни на воротах кладбища висела следующая надпись: «Великая чума бушевала в 1349 году после Рождества Христова, это кладбище было освящено. Здесь было похоронено более пятидесяти тысяч погибших»
[626]. Кладбище Смитфилд давно исчезло из-за городской застройки, но, даже если предположить, что Стоу предельно точно процитировал надпись на воротах, цифра в пятьдесят тысяч захоронений кажется поразительно высокой. Если предположить, что в средневековом Лондоне проживало сто тысяч человек – это, по современным оценкам, максимальное значение, – то с учетом числа погибших от чумы, захороненных на более чем ста обычных городских кладбищах, общий уровень смертности в Лондоне должен был бы составлять 65–80 процентов, что очень маловероятно. Если же предположить, что в Лондоне проживало шестьдесят-семьдесят тысяч человек – это, по современным оценкам, минимальное значение, то к августу 1349 года город должен был практически обезлюдеть.
