В начале тринадцатого века обозначилась еще одна важная антисемитская веха. На Четвертом Латеранском соборе в 1215 году церковные власти постановили, что «евреи и сарацины обоих полов в каждой христианской провинции и во все времена должны носить одежду, отличающую их от других людей»
[720]. Так появился желтый значок французской короны, позже превратившийся в желтую звезду нацистского государства, шляпа «юденхут» хирурга Балавиньи, похожая на перевернутое блюдце, остроконечная зеленая шляпа польских евреев и круглые куски ткани, которые английские евреи носили на груди
[721].
По мере нарастания волны антисемитизма мелкие унижения превратились для многих евреев в повседневное явление. В Турине евреев, застигнутых на улице во время первого снегопада, стали забрасывать снежками, и обстрел не прекращался до тех пор, пока те не заплатили выкуп в размере двадцати пяти дукатов. В Пизе студенты во время празднования Дня святой Екатерины схватили самого толстого еврея, которого только смогли найти, и заставили местную еврейскую общину заплатить им выкуп в размере того количества килограммов сладостей, сколько весил пленник
[722].
Историк Норман Кантор считает, что беды евреев могло усугубить их некомпетентное внутреннее руководство. «То, что евреи были жертвами, – это очевидно», – говорит профессор Кантор. – То обстоятельство, что руководство их интеллектуальной элиты могло усугубить ситуацию, исследовано недостаточно»
[723]. Раввин Соломон бен Авраам может служить наглядным примером того, что профессор Кантор называет некомпетентным руководством.
Главным объектом неприязни раввина Соломона был Маймонид, величайший еврейский мыслитель Средневековья. По мнению раввина, Путеводитель растерянных и Мишне Тора (свод еврейских законов) Маймонида был полон аристотелевских идей, а Аристотель, как горячо считал раввин, вреден для евреев. Согласившись с этими доводами, консервативный раввинат ашкенази в Северной Франции поддержал осуждение Соломоном Маймонида. Однако в Провансе и Испании, регионах с традициями терпимости и космополитизма, раввинат встал на сторону Маймонида.
Согласно свидетельствам современников, раввин Соломон был настолько огорчен позицией средиземноморских либералов, что обратился за помощью к лидерам инквизиции – церковной ветви, насаждающей христианскую ортодоксию. С этого момента история приобретает мрачный оттенок. Один средиземноморский либерал утверждает, что, чувствуя себя обиженным, Соломон передал работы Маймонида инквизиторам для ознакомления. «Вот, – якобы сказал раввин инквизиторам, – большинство наших людей – неверующие и еретики, потому что их сбили с пути слова раввина Моисея из Египта [Маймонида], который написал эти еретические книги. Вы истребляете еретиков среди вас, так истребите их и среди нас»
[724].
Однако тот еврейский либерал, вероятно, пытался дискредитировать раввина Соломона. У него могло быть «необрезанное сердце», как говорил о нем один критик, но он не был глупцом. Нет никаких свидетельств того, что он передал работы Маймонида враждебной церкви. Тем не менее в самом «духе» обвинения либерала есть доля правды. Заинтригованные жалобами раввина на Маймонида, инквизиторы начали изучать другие еврейские религиозные сочинения. Как и ожидалось, им не потребовалось много времени, чтобы найти провокационные произведения.
В 1240 году, через восемь лет после полемики вокруг Маймонида, произошел еще один конфликт. На этот раз, однако, речь шла о главном произведении иудаизма – Талмуде, а противостояние было между христианами и евреями. Двумя центральными фигурами в этом деле были Николас Донин, обращенный в христианство еврей, ставший францисканцем
[725], который обратил внимание Ватикана на оставленный без внимания Талмуд, и раввин Иехиэль бен Йозеф, который защищал книгу в знаменитом диспуте в 1240 году.
В большинстве рассказов о том событии раввин Иехиэль упоминается как искусный и изворотливый оппонент. В одном из диалогов Донин спросил: Разве Талмуд не оскорбляет Иисуса? Да, – ответил раввин Иехиэль. Талмуд с пренебрежением отзывается о каком-то человеке по имени Иисус, но затем, имея в виду правящего французского монарха Людовика IX, он добавляет: «Не каждый Людовик, рожденный во Франции, является королем Франции. Разве не случалось так, что двое мужчин родились в одном городе, носили одно имя и умерли одинаковой смертью? Таких случаев много»
[726].
Раввину Иехиэлю пришлось согласиться с точкой зрения Донина о том, что Талмуд запрещает евреям общаться с христианами. Но и здесь он смог перехитрить соперника. Он напомнил официальным лицам, наблюдавшим за диспутом, что христианский закон тоже препятствует контактам между христианами и евреями. Более того, добавил раввин, несмотря на такие запреты, в повседневной жизни эти две группы людей часто свободно общаются друг с другом. «Мы [евреи] продаем скот христианам, мы сотрудничаем с христианами, мы не противимся тому, чтобы оставаться с ними наедине, мы отдаем наших детей кормилицам-христианкам»
[727]. Несмотря на такого в высшей степени профессионального защитника, через два года после диспута, в 1242 году, Талмуд был признан виновным в ереси и публично сожжен на площади Парижа.
В Средние века, когда знания об иудаизме росли, христианские взгляды начали укрепляться. Евреи считались не просто «упрямыми в своем вероломстве» – это было уже старое обвинение. Они еще и угрожали «оскорблением христианской веры». Это было новое обвинение, и своим намеком на подрывную деятельность оно открыло дверь политике, которую августинское «но» когда-то помогало держать под контролем.
