В течение следующих пятидесяти лет происходили массовые изгнания евреев в Англии и Франции, их принудительное обращение в христианство и массовые истребления.
Можно было бы обвинить Бога в жестокости, если бы кто-то думал, что стойкость евреев, претерпевающих все эти страдания, может остаться незамеченной… Евреев притесняют самыми высокими налогами, словно каждый день они вынуждены заново покупать право на жизнь… если они хотят путешествовать, то должны платить деньги, чтобы получить… защиту… [и они] не могут владеть полями или виноградниками… Таким образом, единственная доступная им профессия – это ростовщичество, которое только усиливает ненависть христиан к ним.
– ПЬЕР АБЕЛЯР
[728]
В Средние века зародился стереотип о длинном еврейском носе, тогда же появился и стереотип о том, что все евреи – ростовщики. В «Сокровище и законе», рассказе о подписании Великой хартии вольностей, одного из важнейших документов Средневековья, Редьярд Киплинг смог уместить в одном предложении почти все средневековые клише о ростовщиках. «Двери закрываются, свечи зажигаются», еврейские ростовщики с досадой снимают с себя лохмотья и начинают решать судьбы мира с помощью своих тайных знаний об этой «могучей подземной реке» – золоте
[729]. Однако описание Пьера Абеляра, отца схоластики и любовника Элоизы, гораздо ближе к истине. Средневековые евреи стали ростовщиками из-за отчаяния, а не из-за желания прибрать к рукам «могучие подземные реки» из золота.
Во время экономического бума двенадцатого и тринадцатого веков практически абсолютная монополия евреев в сфере торговли и финансов начала исчезать, а вместе с этим и их доминирование в традиционных «еврейских» профессиях. Международная торговля все чаще стала ассоциироваться с итальянцами, особенно со скупыми венецианцами и генуэзцами, в то время как во внутренней торговле и финансах господствовали фламандцы, флорентийцы, немцы и лангобарды, о чьей беспринципности слагались легенды. Людям, которым была нужна новая профессия, ростовщичество представлялось весьма перспективным направлением. Для этого не требовалось ни совершать поездки, ни владеть землями – все эти виды деятельности для евреев были ограничены. А деньги, будучи очень мобильным товаром, можно было легко перевезти в случае изгнания. Что еще важнее, ростовщичество было весьма привлекательным еще и потому, что евреям в этом вопросе благоприятствовал средневековый закон. Христиане часто нарушали запрет и ссужали деньги ради получения прибыли, что было против церковного католического права, но не против иудейского. Ростовщичество не возбранялось, если клиент был неевреем.
Людям, находящимся под экономическим давлением, ростовщичество также сулило значительную прибыль. В Бургундии кредитор мог взимать до 87 процентов годовых, в других частях Франции – более 170 процентов
[730]. Таким образом, ссуда в 140 флоринов, полученная в 1334 году Гийомом, лордом Дрейса, принесла его ростовщику 1800 флоринов к тому времени, когда она была выплачена
[731]. Некоторые евреи считали такие высокие процентные ставки способом нанести ответный удар по ненавистному угнетателю, а также заработать деньги. «Мы не стремимся принести пользу идолопоклоннику, а желаем причинить ему как можно больший ущерб, не сворачивая с пути добродетели», – говорил Леви бен Гершом. Однако большинство мужчин, которые стали ростовщиками, пошли на это из-за необходимости зарабатывать на жизнь. «Мы обречены жить среди других народов и не можем зарабатывать себе на жизнь никаким другим способом, кроме как деньгами, которые нужны этим людям. Поэтому получение процентов не является запретной деятельностью»
[732], – заявил один средневековый еврейский ученый.
Ростовщичество настолько персонализировало антисемитизм, как это никогда не могла сделать церковная доктрина. Оно взрастило к евреям ненависть, которая насквозь пропитала душу практически каждого человека
[733]. Среднестатистический крестьянин-фермер или деревенский рыцарь был мало осведомлен об Агобарде Лионском, но он хорошо знал о 90– и 100-процентных ставках по займам и о том, какую часть скота ему придется отдать в качестве уплаты долга. Еще он был в курсе, что если он пропустит срок выплаты кредита, то ростовщик продаст его жену для занятия проституцией. И хотя многое из того, что говорили о ростовщиках, было явной клеветой, взыскание ссуд – это не та деятельность, которая позволяет людям раскрыться с лучшей стороны. По словам историка Нормана Кона, «еврейские ростовщики часто, ссылаясь на собственную незащищенность и гонения, сами проявляли жестокость»
[734].
По мере того как христианский мир становился все более враждебным, евреи обращались за защитой к правителям, королям, епископам и городским советам, но за этой протекцией часто скрывался холодный расчет чиновников. Часто правитель, не желающий повышать налоги, использовал местную еврейскую общину, чтобы «выжать последние соки» из населения. Еврейским ростовщикам разрешалось взимать высокие проценты и передавать дела должников в королевские суды для сбора просроченных ссуд, но потом этот «покровитель» забирал всю прибыль себе, а на евреев обрушивалась волна негодования населения
[735]. Иногда такая протекция приводила к печальным последствиям, превращая евреев в своеобразный суррогат местной власти. В то время как одни антисемитские выступления были мотивированы недовольством высокими процентными ставками, другая их часть являлась выражением гнева на местного епископа или правителя, которые были слишком могущественными, чтобы высказывать претензии им напрямую. По мере роста популистского антисемитизма физическое насилие стало повседневным явлением. В Шпейере толпа напала на еврейку по имени Минна, отрезав ей губы и большие пальцы руки, на востоке Франции Якоба Тама пять раз ударили по голове, чтобы тот искупил раны, нанесенные евреями Христу
[736].
Погромы также стали более частым явлением. Крупные вспышки антисемитского насилия имели место в 1146, 1189, 1204, 1217, 1288, 1298 и 1321 годах. Последний из них, погром 1321 года, отличался тем, что стал своего рода генеральной репетицией антисемитского насилия времен Черной смерти
[737]. Многие моменты, характерные для погромов 1348 и 1349 годов, прослеживались и в 1321 году: слухи об антихристианском международном заговоре и факельные шествия на Страстной неделе. Оба погрома начинались по одинаковому сценарию: катализатором были обвинения в отравлении колодцев, и в обоих случаях они сначала были направлены не против евреев, а против другого маргинального элемента средневекового общества – больных проказой, преступников, бродяг и даже англичан
[738].
