Неделей раньше французские чиновники предоставили Педро Церемонному, королю Арагона, аналогичную информацию. Официальные лица утверждали, что чума, которая еще не добралась до Испании, распространялась при помощи яда, содержащегося в воде, пище и «на скамьях, на которых люди сидят и куда ставят ноги»
[744]. В этой трактовке слухов отравители описывались как паломники и монахи, а не нищие и бродяги. Учитывая паническую обстановку в Юго-Западной Европе той весной, неудивительно, что до музыканта Луиса Хейлигена дошли подобные слухи в Авиньоне. В конце месяца Хейлиген написал друзьям во Фландрии, что «у нескольких отвратительных людей были обнаружены некие порошки, и [справедливо или несправедливо, Бог знает] их обвинили в отравлении колодцев, в результате чего встревоженные жители теперь отказываются пить воду. Многих за эти преступления уже сожгли на кострах и продолжают сжигать ежедневно»
[745].
Позднее весной, когда Y. pestis пришла в Испанию, случилась новая волна погромов. В Сервере было убито восемнадцать человек, а в Тарреге «в десятый день месяца ав
[746]» толпа христиан, скандируя «Смерть предателям!», убила триста евреев
[747]. 17 мая, через два месяца после того как в Барселону пришла чума, в масштабной уличной драке погибли двадцать евреев. После того как на церемонии похорон с крыши еврейского здания упала солома, разгневанные скорбящие ворвались туда и убили нескольких жителей. Несмотря на пятнадцать тысяч погибших от чумы в Барселоне, в Испании, как и на юге Франции, евреев убивали за то, что они были евреями, а не за их причастность к заражению колодцев. «Без всякой причины они [христиане] ранят, мучают и даже убивают евреев»
[748], – говорится в отчете 1354 года о погромах в Арагоне.
Но к северу от Пиренеев слухи продолжали распространяться.
Реки и фонтаны,
что были чистыми и прозрачными,
теперь отравлены почти повсюду
[749].
Весной и в начале лета появились новые претенденты на роль отравителей, и историей уже было предопределено, кто именно получит эту роль. Несмотря на то что прокаженные и нищие так хорошо на нее подходили, а англичане и паломники были чем-то новым, некий тропизм в европейской душе всегда заставлял христиан вновь и вновь смотреть в сторону евреев.
В июле эпидемия, евреи и обвинения в отравлении колодцев наконец сошлись в одной точке. Это случилось в Визилле, маленьком торговом городке, расположенном недалеко от восточных границ средневековой Франции. В начале месяца девять евреев – это были, скорее всего, потомки беженцев, уехавших в Визиль после того как французская корона выслала евреев в 1322 году, – предстали перед судом по обвинению в отравлении местных колодцев. Судьба подсудимых неизвестна, но тем же летом несколько других евреев на востоке Франции были сожжены на костре по тому же обвинению
[750].
6 июля в папской булле Климент VI подчеркнул, что «евреи не могут в самом деле являться причиной чумы, ибо она поражает и самих евреев»
[751]. Однако в ситуации, когда смерть стучалась буквально в каждую дверь, мало кто был готов прислушиваться к голосу разума. Европейцам отчаянно был нужен преступник – кто-то, кого можно было бы схватить за горло и задушить в отместку за тысячи плачущих матерей и мертвых детей, за ужасные, пропитанные дождем чумные ямы и измученные болезнью города. Из Визилля погромы стали распространяться на северо-восток, через унылую французскую сельскую местность, в сторону Швейцарии. Во многих местах слухи об отравлении колодцев пришли за несколько месяцев до чумы, но этот факт никак не ослабил силу их воздействия на людей. Связав евреев с отравлением колодцев, люди почувствовали, что их права и возможности расширились. Все чаще в деревнях и на окраинах лесов мужчины и женщины говорили друг другу: может быть, если мы убьем всех евреев, чума не придет в нашу деревню. И даже если и придет, если евреи будут мертвы, по крайней мере, долги еврейским ростовщикам будут списаны. Позже, когда погромы прекратились, один летописец напишет: «яд, убивший евреев, – это их богатство»
[752].
Некоторые решительные правители защищали еврейские общины, но другие, опасаясь, что население выступит против них, отошли в сторону и просто смотрели, как толпа выплескивает свой страх и гнев.
Амадей VI, граф Савойи, региона вокруг Женевского озера, выбрал золотую середину. Он совершенно не хотел, чтобы разъяренная толпа сбрасывала евреев в колодцы, как это делали в Восточной Франции. С другой стороны, он не желал показаться безразличным к чувствам народа. Амадей разрешил свою дилемму традиционным бюрократическим маневром – приказал провести расследование. В конце лета 1348 года одиннадцать местных евреев, в том числе хирург Балавиньи и женщина по имени Белиета, были арестованы и допрошены в городе Шильон на Женевском озере.
Запись допроса Белиеты – точнее, допросов, поскольку их было два, – сохранилась до наших дней. 8 октября, когда ее допрашивали впервые, Белиета признала, что знала о заговоре, но не участвовала в нем. «В середине лета», сказала она следователям, заговорщик дал ей пакет с ядом, но она ослушалась его приказа «подложить яд в источники» и отдала пакет вместо этого «Мамсону и его жене, чтобы это сделали они»
[753].
На втором допросе 18 октября Белиета была более откровенной. На этот раз она призналась, что на самом деле сделала так, «как ей сказали», – она добавила яд в «источники, чтобы люди, которые пользовались водой, заболевали и умирали». Подобно Боне Дис, еврейке из Лозанны, которую «мучили» четыре ночи и четыре дня, Белиету, возможно, тоже жестоко пытали. В протоколе ее первого допроса говорится, что ее допросили «бегло», но в протоколе второго допроса таких уточнений нет. Также возможно, что Белиета пыталась защитить своего сына Акетуса, другого предполагаемого «заговорщика», который не выдержал бы допроса. Возможно, она надеялась, что, если она признается, власти пощадят Акетуса. Они не сделали этого.
