Весной 1350 года немецкая сельская местность пришла в дикое, ужасающее состояние, чего не повторится в Центральной Европе вплоть до весны 1945 года. Летописец рассказывает о «доведенных до отчаяния мужчинах и женщинах, которые бродят, как сумасшедшие, о крупном рогатом скоте, оставленном без присмотра в полях, о «волках, спускающихся с гор, чтобы напасть на овец, и ведущих себя так, как раньше никогда не вели». В отличие от своих балканских собратьев, немецкие волки, «словно встревоженные каким-то невидимым предупреждением, развернулись и скрылись в глуши деревьев».
В Вене, куда болезнь пришла весной 1349 года и где к концу года исчезала одна треть населения, ходила легенда о Деве Чумы, смертоносной богине, появлявшейся из уст мертвецов в виде яркой струи синего пламени, которой стоило только поднять руку, чтобы заразить живых. До наших дней сохранилось несколько свидетельств очевидцев пребывания Черной смерти в Вене, но рассказ некоего Аврахама Санта-Клары, который стал очевидцем более поздней вспышки чумы в городе, дает нам некоторое представление о том, что происходило в австрийской столице в мае и июне 1349 года. Санта-Клара пишет о «маленьких детях, которых находили припавшими к грудям своих умерших матерей», об одной обезумевшей от горя маленькой девочке, которая, когда ее «мертвую мать переложили в телегу, отчаянно пыталась поехать с ней и, шепелявя, все время плакала: «Мамочка, мамочка», и у грубых, черствых носильщиков трупов от жалости на глаза наворачивались слезы»
[771].
Проходя через Центральную Европу, Черная смерть, кажется, открыла дверь в преисподнюю, глубоко спрятанную в беспокойной тевтонской душе. Этот регион, уже ставший отправным пунктом еврейских погромов, породил еще одно удивительное явление – флагеллантов.
«Раса без головы»
[772], – так писал монах-доминиканец Генрих Эрфуртский о флагеллантах, движение которых в конце 1348 и 1349 годов разрослось по Центральной Европе, словно ветви диковинных растений, неся захватывающий эротизм и давая надежду на призрачное спасение населению, которое устало от смертей и страха. Описывая самобичевание, один последователь этого движения рассказывал о том, как он раздевал себя догола и бил себя «по телу, рукам и ногам, пока не выступала кровь». Затем, охваченный экстазом боли и радости, он падал на колени в своей холодной монашеской келье, «обнаженный и залитый кровью», и, дрожа от холода, «молился Богу, чтобы Он искупил его грехи»
[773].
Идея флагеллантов заключалась в том, чтобы сделать это эротически заряженное самоистязание достоянием общественности. Во время Великого мора отряды флагеллантов, численностью от пятидесяти до пятисот человек, бродили по населенным пунктам Центральной и Северной Европы, демонстрируя всем свою страстную игру крови, боли и искупления. В каждом новом городе или деревне труппа возвещала о своем прибытии громким хоровым пением. Едва звук «сладкой мелодии» поднимался над улицами города, словно «небесный ангел», церковные колокола начинали звонить, люди открывали окна и выбегали на улицы. На городской площади быстро собиралась толпа. По мере приближения пения горожане хватались за руки и начинали ритмично раскачиваться взад и вперед. Затем, когда барабанные перепонки жителей были готовы вот-вот лопнуть от звуков приближающихся голосов, в дальнем конце деревенской площади появлялась стена из блестящих пурпурных и золотых знамен. При виде флагеллантов – босых, в капюшонах и в белых плащах с красным крестом спереди и сзади – из толпы начинали доноситься крики «Спасите нас!». Некоторые зрители плакали, падающие в обморок женщины прижимали руки к груди, некоторые приносили своих умерших близких на площадь для благословения. Если в городе были евреи, то они прятались – флагелланты были ярыми антисемитами. Когда труппа маршировала к местной церкви, их блестящие знамена вздымались и трепетали на ветру, а участники шествия пели:
Ваши руки поднимаются над головой
И просят Бога, чтобы он отвел от нас чуму,
А теперь поднимите руки вместе,
Чтобы милость Божья снизошла на нас
[774].
Внутри церкви участники шествия раздевались до пояса, готовясь к первой части церемонии флагеллантов – прогулке покаяния. Участники ходили по кругу в церковном дворе, каждый жестоко хлестал себя по голому торсу, пока не становился «опухшим и синим».
«Аааа!» – восклицала толпа, когда члены труппы внезапно падали, «словно пораженные молнией». На земле каждый участник принимал позу того особого греха, в котором он был наиболее повинен: прелюбодеи лежали на животе, убийцы – на спине, лжесвидетели – на боку, вытянув три пальца над головой
[775]. Эта часть представления завершалась тем, что главный бичеватель ходил среди упавших на землю и хлестал их потные, окровавленные тела особым бичом, который один современник описал как «своего рода палку, с которой свисали три веревки с большими узлами». В каждом узле были «железные шипы, острые, как иглы, и каждый шип был «размером примерно с пшеничное зерно»
[776]. Когда бичеватель хлестал лежащих на земле людей, иногда шип вонзался «так глубоко в плоть, что его можно было вытащить только рывком».
Центральным моментом каждого такого выступления было коллективное самобичевание. По команде главного бичевателя труппа брала в круг трех участников, назначенных «заводилами». Когда участники начинали ритмично бить себя по спине и груди, «заводилы» подстрекали отдельных флагеллантов наносить удары плетью более сурово, разжигая яростные соревнования по самоуничтожению. Постепенно толпа начинала петь гимн флагеллантов:
Приди сюда для должного покаяния,
Так мы сможем избежать пылающего ада,
Люцифера – злого духа,
Который поджигает свою добычу смолой
[777].
Время от времени участники церемонии падали и снова поднимались. После каждой паузы удары становились все более интенсивными, в конечном итоге набирая бешеный ритм, напоминающий звуки барабанов том-том. После того как участники в последний раз падали на землю, горожане начинали ходить между их окровавленными, рыдающими фигурами, макая носовые платки в сырые, сочащиеся раны. Затем, протирая щеки кровью флагеллантов, зрители слушали, как главный бичеватель читает Небесное письмо.
