Очень надеюсь, что так и будет.
С любовью,
Нур
Печаль, отчаяние, боль так и проткнули меня стрелой. Я знал, что она задумала. Подождет, пока мы уйдем, а щит падет, – и выйдет против Каула.
Одна.
Сама.
Бумага в руке задрожала.
Нур не хуже меня понимала, что означает отступление. Каул построит новую армию. Он будет уничтожать петли, опустошать города, заставлять нормальных людей нас ненавидеть – если они еще до этого не дошли. И да, она собиралась отдать жизнь, чтобы это прекратить.
Но эту жертву я ей принести не дам. По крайней мере, не в одиночку.
– Что она пишет? – Олив нахмурила лоб, явно что-то подозревая.
– Так, пустяки, – соврал я и натужно улыбнулся, засовывая письмо в карман. – Встретит нас у двери в петлю через несколько минут.
– Я тебе не верю.
– Слушай, увидимся наверху, – снова соврал я и уже повернулся уходить. – Поторопись, ладно?
– Стой! А ты куда?
Я постарался как можно спокойнее обронить что-то про последний визит в туалет, а потом помчался со всех ног и больше уже не оглядывался.
Нельзя, чтобы хоть кто-нибудь еще прознал о планах Нур.
Они попытаются ее найти. Они не уйдут сами. А когда щит падет, Каул их всех поубивает.
Да и что они могут сделать, чтобы защитить ее от Каула? Не слишком много.
И я тоже. В теперешнем своем виде, по крайней мере.
У меня больше не осталось пустот. Не осталось силы. Я был просто обычный слабый мальчишка.
Рука сомкнулась на ключе в кармане.
Но я могу стать кое-чем другим.
Обогнув угол, я ворвался в холл и загромыхал вверх по ступеням.
Чудовище.
Голос Горация эхом скакал за мной по пятам.
Глава двадцать третья
Все, что сказал мне Бентам, было правдой. Ключ подошел к скважине в ухе у его портрета – одного из многих его портретов, развешанных по всему дому, но единственного, который был водружен на потолок вне стен его личного кабинета. И да, единственного, на котором он пусть украдкой, но все-таки улыбался. Чтобы добраться до него, мне пришлось выкатить библиотечную лестницу на колесиках на середину пола, вскарабкаться по ней и тыкать ключом в потолок, будто какой-нибудь Микеланджело в попытке расписать Сикстинскую капеллу.
Когда ключ повернулся, картина махнула вниз на петлях, открывая проход. Вверх уходил колодец со вделанными в стены скобами.
Я лез, пока не ощутил дезориентирующий порыв перемены. Посмотрел вниз – там теперь была только тьма: вестибюль пропал, а свет лился сверху. Я устремился к нему и через люк в полу вылез из трубы.
Я стоял в голой и какой-то первобытной комнате с серыми стенами из необработанного камня.
Прямо передо мной была вытесанная из такого же камня дверь. Через нее сияло безоблачное оранжевое небо.
Я выбежал в Абатон.
Утраченная петля расстилалась передо мной, древний каменный город, чьи обитатели некогда защищали Библиотеку душ от захватчиков.
Захватчиков вроде Каула.
Город стоял разрушенный, уничтоженный, превращенный в лабиринт покрытых руинами холмов и догорающих пожарищ. Скальные башни лежали поверженные на земле, словно останки песчаного замка, по которым прошелся ребенок-вандал. Те, что еще стояли, несли следы когтей всяких гигантских тварей. Каул тренировал их здесь, прежде чем выпустить к нам в мир.
Я сорвался с места. Каменистая тропинка виляла, двоилась и снова двоилась, но я не сбавлял хода, я не колебался. Маршрут был выжжен у меня в памяти.
По спине прокатилось ощущение, что за мной наблюдают. Наблюдателей было много, и они были злы. Понятно почему: в место их упокоения вторгся чужак.
И вот он, вход. Оплетенная ползучими растениями стена, открытая навстречу небу комната, дверь и два окна образуют бесформенное лицо.
Библиотека.
Я проскочил в дверь и очутился в каменной комнате: стены были изрыты пустыми нишами. Воздух – вязкий, холодный. В задней части несколько дверей уводили дальше, во тьму.
Внезапный страх сжал мне сердце. А вдруг он украл их все? Что, если ни одного сосуда не осталось?
Дверь я выбрал случайно – и нырнул во мрак. На сей раз рядом не было Эммы с ее пламенем, но глаза почти сразу привыкли к сумраку, и я различил вдалеке манящее синее сияние.
И побежал к нему. Чем дальше я бежал, тем дальше отступал страх, а на смену ему росло странное спокойствие.
Я знал это место.
И знал, что делать.
Обогнув угол, я обнаружил источник света: лужа ярко-голубой жидкости на полу. Повсюду валялись осколки разбитых банок – и еще больше банок, целых, заполняли пестрившие стены ниши.
Какая напрасная трата хороших душ…
Голос эхом раскатился во тьме.
Нет… у меня в голове.
Голос Бентама.
Он стал жадным. Хотел вобрать их все. Но даже в своем воскрешенном виде мог осилить только по одной за раз. И все равно был не в состоянии отличить одну от другой.
– Что мне делать? – спросил я. – Какую взять?
Не здесь. Иди в инкубатор… Собери столько, сколько сможешь удержать, и неси к Купели душ…
Вереница синих капель вела прочь из комнаты и дальше по коридору. Я двинулся было по следу, но замер.
Голос выкрикивал мое имя.
– Джейкоб? Ты тут?
Эмма. Новая волна ужаса обрушилась на меня.
– ДЖЕЙКОБ!
Это Бронвин. Они нашли лестницу и открытый люк в потолке. Я проклял себя, что не закрыл за собой картину. Что не запер ее!
– Джейкоб!
Хью… Да черт бы их всех побрал! Желудок от ярости завязался в узел. Так подвергать себя опасности безо всякой нужды! Я чуть было не ответил, не крикнул, чтобы убирались, чтобы шли назад, уносили ноги, пока еще можно… но они же вместо этого двинутся на голос и прибегут лишь еще быстрее.
– Джейкоб, вернись!
Но останавливаться было поздно. Теперь я точно должен довести начатое до конца. Это единственный способ защитить Нур. Если есть хоть какая-то надежда, что ей удастся выпить свет Каула, ей понадобится любая помощь – вообще любая, какая только может быть. Даже если для этого понадобится превратиться в пусто́ту… и, может быть, навсегда.
Я помчался дальше – по следу из светящихся капель. Комната за комнатой проносились мимо – все уставленные сосудами. Здесь достаточно душ, чтобы построить армию, способную захватить мир, – дайте только время.
