Я поднялся с лавки и спрятал обрез в кобуру.
На бетонном тротуаре, прямо у моих ног лежал небольшой коричневый прямоугольник. Я поднял его. Кусок толстого картона величиной со стенку спичечной коробки, покрытый надписями, с небольшой круглой дыркой посредине. Железнодорожный билет. Такой, какой я помнил из давних времен. Когда-то они выглядели именно так. Когда я был ребенком.
И теперь я видел четко – поезд подъезжал.
ГЛАВА 7
Когда подъехал призрачный поезд, я просто сел в него, не знаю почему.
А что я должен был делать еще? Секунду назад здесь не было рельсов, уже много лет никакие поезда тут не ездили. И все же, какой-то приехал. Так что я сел в него.
Локомотив был таким, какой я помнил из детства. Небольшой, потому что приспособленный к узкой колее, с небольшой надстройкой и круглой трубой. Никакой даже не паровоз из вестернов, с огромной трубой и отбойником в форме плуга перед собой.
Локомотив проехал мимо меня и остановился чуточку дальше, выпуская с шипением султаны пара, плотные, словно растянутые над землей паруса. Я открыл дверь ближайшего вагона и поднялся по стальным, ажурным ступенькам.
Купе здесь не было. Подобного рода вагоны называли "ковбойками". Обернуты одна к другой лавки из поперечных, покрытых лаком планок, с отполированными тысячами рук поручнями на углах. Вагон был практически пустым.
Я уселся на лавке у окна. Напротив сидела девушка со свешенной головой, похожая на отложенную на полку марионетку. Ладони располагались по обеим сторонам ее тела, бессильно повернутые внутренней частью вверх, волосы стекали вниз черным каскадом и заслоняли опущенное лицо.
На других лавках сидело еще несколько человек. Вон там – женщина в платке на голове, прижимающая к себе младенца, в другой стороне – толстая сельская баба с уже неживой гусыней в корзинке, в углу – мужчина в шляпе и в кожаном черном пиджаке.
Когда я был молодым, следовало беречься подобных типов в таких пиджаках. Их можно было приобрести только в специальных магазинах, в которых имели право покупать исключительно милиционеры и партийные деятели, начиная с какого-то уровня. Человек в таком тоненьком, кожаном, ни то пиджаке, ни то курточке, с огромной долей вероятности был сотрудником безопасности, свято уверенным, будто бы он выступает в гражданском.
Я поглядел в окно. Здание выглядело как-то так натурально, со стоящим рядом с ним поездом, как будто бы все было на своем месте. И вдруг я начал волноваться. Гончие нашли меня в доме. И сколько времени займет у них локализация меня на этой псевдостанции?
Раздался свисток, поезд дернул, а потом медленно покатился, под аккомпанемент ритмичных фырканий, которые я помнил с детства.
Я ехал.
На не существующем поезде, по давным-давно сорванным рельсам. И неизвестно – куда.
Девушка напротив сидела абсолютно молча и неподвижно, но и это мне подходило.
Станция исчезла где-то сзади, поезд проезжал мимо выходящего из города шоссе, дома, которые выглядели так, как заставляли их выглядеть мысли, чувства и воспоминания людей, которые в них жили. В темноте маячили формы, похожие на крепостные укрепления, курные избы или понурые башни без дверей и окон.
В углу вагона мужчина в кожаном пиджаке и охотничьей шляпе методично чистил яйцо "вкрутую", сбрасывая скорлупки на разложенную на коленях клетчатую тряпку. Женщина в платке расстегнула блузку, вынула бледную, тестообразную грудь, пытаясь воткнуть ее в сверток, который прижимала к коленям. Сверток был подозрительно бездеятельным; я не был уверен, имеется ли в нем младенец, а если и есть – то живой ли он вообще.
Как будто бы что-либо здесь, не исключая меня, вообще могло быть живым.
Поезд катился через ночь, сквозь какую-то черную пустоту, в которой иногда маячили смолистые призраки деревьев и домов. Иногда возле путей стоял кто-то: бледный, светящийся собственным блеклым светом, с глазами, будто черные дыры, и с головой, словно молочная электролампа, как будто персонаж из "Крика" Мюнха. Этот кто-то стоял и глядел на поезд.
Я убегал.
За черным окном пролетали светящиеся белым клубы пара, в стекле отражался мужчина в кожаном пиджаке, поедающий яйцо; женщина, пытающаяся кормить грудью тряпичный сверток; сидящая напротив неподвижная девушка с худыми ногами, едва достающая до пола кончиками черных лакированных туфелек, все так же молчащая, свесившей голову, с лицом, закрытым каскадом волос. Я достал из кармана коробку с табаком и свернул сигарету. Скандала никто не начал.
Открылись двери между вагонами, и появился кондуктор. В удивительно старомодной, суконной форме, в фуражке с козырьком, похожей на кастрюльку, на петлицах воротника были вышиты крылатые колеса. Откуда-то он вытащил металлический компостер, похожий на какой-то стоматологический инструмент, и прокомпостировал мой билет, оставив в нем треугольное отверстие.
Царила тишина, лишь короткие рельсы стучали в монотонном ритме. В черноте за окном временами проплывали облака пара, иногда – снопы красных искр, иногда же – некие туманные формы. Я дышал, чувствуя давление в мочевом пузыре, еще я испытывал легкий голод. И не ужасно хотелось спать. Все это были признаки жизни. Это, а еще горящее от ожогов лицо, впечатление, будто бы все тело у меня раздавленное, покрытое синяками и опухшее, еще тупая боль в ногах, означающая то, что я пережил тяжелый стресс. Все это существовало в мире Между и означало, что я все еще живой. Только я не знал, насколько долго.
Я боялся заснуть. Боялся, что больше не проснусь.
Я думал о Патриции, которую застрелил. И о себе. О восьмидесяти пяти бесценных килограммах плоти и костей, которые у меня украли. Каким макаром я должен был их найти? Где? Тем более, путешествуя на идиотском, призрачном поезде куда-то в пустоту?
Я размышлял о Спинфратерах. Об адских, черных монахах, которых посчитал демонами. Тот, виденный на колокольне, был каким-то другим. Гораздо более сильным. Я стрелял в него без какого-либо результата, а тот двигался, будто торнадо, и казался неуничтожимым. Демон. А вот те, с которыми я дрался сегодня, истекали кровью. Я это видел своими глазами. Они кровоточили невероятно светящейся кровянкой, точно так же, как я. И их можно было уничтожить. Я дрался с двумя и победил. Так, словно бы они были людьми.
"Где книга?". И какая, черт их подери, еще книга? Впервые слышу о какой-то книге. Манускрипт Феофания? ""О тернистом пути"? А откуда мне, черт подери, знать? Ее обнаружил, согласно ненаучных и совершенно не имеющих ценности источников Ги Как-То-Его-Там, крестоносец. А может и не обнаружил. А может, это какая-то другая книга? Библия, предложенная мне Михалом? Почему такой вот Спинофратер не купит себе собственную, самую обычную на свете Библию.
Стертый из памяти, я будто мертвый, я словно разбитый сосуд.
Это я.
У меня опадали веки, монотонный стук колес действовал усыпляющее. Я размассировал глаза и щеки. Нажал на точку между большим и указательным пальцами. В реальном мире эта штучка действовала. Вот только, что там дремота вовсе не грозила мне немедленной смертью.
