Глубокий вздох отразился шумом в ушах и тошнотой.
Он жив. Он в медблоке.
Как давно? Что случилось за это время? Кто сейчас владеет станцией?
Он почувствовал: кто-то приблизился к нему – наверняка датчики пациента подсказали, что он пришел в себя.
Паль Сабо затаился. «Ближе, – молил беззвучно, обратившись в слух. – Еще один шаг».
Мимолетное движение слева, совсем рядом с кроватью. Случайное касание ткани по коже.
Распахнул глаза и молниеносно перехватил узкое запястье, едва не переломив его. С силой притянул к себе. Молодое испуганное лицо у виска. Светлые до прозрачности глаза округлились от удивления, белые ресницы, будто присыпанные мукой, и сахарно-белая кожа.
Креонидянка.
– Мы победили? – отвела взгляд в ответ. – Черт, – Паль Сабо откинулся на подушку, отпустив руку незнакомки.
Та мягко коснулась него, прошептала на ухо:
– Нам велели не говорить с вами, кругом охрана. Но я хочу, чтобы вы знали… Мне очень жаль вашего отца, наверняка, он был очень хорошим человеком… Приношу соболезнования…
Белые стены поплыли перед глазами, свет ламп дрогнул и померк, будто прикрытый траурным саваном. Паль Сабо набрал в легкие воздуха и не мог выдохнуть – горло сдавило. До боли, до разрыва барабанных перепонок. До судорог под сердцем.
Отца нет.
Пока он здесь отлеживался, его не стало.
Если бы не эта тварь, то он был бы с ним рядом. И не позволил бы, чтобы с отцом что-то случилось.
– Мне нужно убраться со станции, – прохрипел, едва узнавая собственный голос. – Помоги.
Смятение в бесцветных глазах:
– Но все перекрыто. За дверью – охрана Управления сопровождения следственных действий. Снова какое-то происшествие в зоне прилетов, задержан грузовик с Креониды; что-то нарушил, проверяют все борта, всю документацию, – она беспомощно развела руками, попробовала распрямиться. Он опять перехватил ее руку, привлек к себе.
– Одежда. И временный пропуск. Все, что прошу, – прошептал. Он сжал пальцы незнакомки так, что у той подкосились ноги.
Девушка покачала головой:
– Воспользуйтесь контейнером для вторсырья. У вас пять минут, – она сорвала с запястья креоник, положила поверх одеяла. Кивнула на стул: – Вот одежда.
Креонидянка распрямилась. Высвободила руку и, не оглядываясь, вышла из палаты: он слышал, как она негромко, но очень раздраженно попросила дежуривших за дверью офицеров отойти вглубь коридора, видел, как неохотно передвинулись их тени. Сабо приподнялся на локте. Взглянул на стул, мрачно усмехнулся: для него уже приготовлена арестантская роба – на груди светился черный шеврон с личным номером и знаком Калипсо.
Ноздри нервно схватили сухой, стерильный воздух, губы сжались в тонкую линию. Даже если его сбросили со счетов, он еще побарахтается. «Лучше пусть пристрелят при попытке к бегству, чем гнить на Калипсо», – молодой человек соскользнул с больничной койки, потянулся к одежде. Не рассматривая, быстро оделся и схватил оставленный креоник, прислонил к панели допуска. Дверь бесшумно отъехала в сторону.
Огляделся.
Голубоватый свет и приглушенные голоса доносились слева, совсем рядом:
– Он без сознания! – голос незнакомки, отдавшей свой креоник.
– Если вы просите сменить режим досмотра, обратитесь к руководству, – сухо проговорил мужской голос.
Тень шатнулась к палате реанимации, к его палате, теперь пустой.
Сабо нырнул за перегородку, бесшумно растворился в полумраке коридора, за матовыми створками, рядом с которыми алели указатели. Контейнеры для вторсырья должны быть в санблоке, их перевозили в отапливаемых трюмах, чтобы не испортить входившую в состав упаковок органику. Стрелка с указателем «санитарный блок, хранение отходов» вела вправо.
Он скользил вплотную к стене. Открыв креоником дверь, оставил его на столе – он ему уже не пригодится.
Подождал и проскользнул внутрь.
Желтые контейнеры для вторсырья оказались уже приготовлены к отправке: синие пломбы стояли на всех, кроме одного. Откинув крышку, забрался внутрь, зарылся в ворох упаковок. Руки наткнулись на что-то липкое, холодное. Тут же внутри контейнера разлился приторно-едкий запах смеси для хранения медицинского лианина: Сабо понял, что раздавил упаковку с остатками жидкости и теперь придется лететь, вдыхая эту вонь.
Это тоже он ей припомнит, этой твари.
Только бы добраться до дома.
2
– И что ты обо всем этом думаешь? – Кир откинулся в кресле, закинул руки за голову. Лениво покачиваясь на рессорах, он поглядывал то на карту сектора, то на Наталью: девушка, нацепив височные диски, казалось, подремывала в соседнем кресле.
– Ты о чем?
– Ну, – он неопределенно повел плечом: – Ульяне предъявлено серьезное обвинение. Долго мы не протянем, прятаться. Запасы продовольствия рано или поздно закончатся… Одно дело, когда против нас был только Кромлех и «Сциона». Другое – когда всех цепных псов на нас спустит Совет и Трибунал.
– Трусишь? – Наташка приоткрыла глаз.
Авдеев фыркнул:
– Не боятся только идиоты. Ты вот не идиотка, значит, тоже боишься, – он открыл навигационные карты, набрал код загрузки. Уткнулся в темное полотно кодов.
Натка молчала.
– Боюсь, – проговорила, наконец. – Но мой страх заставляет думать, как защититься. Как сделать так, чтобы правда оказалась на нашей стороне.
Авдей невесело хмыкнул:
– И что? Идейки появились?
– Нет пока. Но я думаю.
– Ну, думай-думай. Только думалку не сломай, – он зло чертыхнулся, резким движением оттолкнул от себя рабочую консоль: – Натка, мы сейчас встали против всей их машины. Которая запускается по щелчку. Это только со стороны все кажется таким мирным… И безопасным. Романтика, блин… Патрульная служба имеет неограниченные полномочия при задержании. Неограниченный функционал, выделенные операционные системы, коды, веховые маячки… Тем более в режиме пси, – он встал. – Сто пятьдесят лет назад была война с Коклурном. Но мирного договора не было, понимаешь? Ничего не закончилось! Вся эта машина, – он махнул неопределенно в сторону главного демоэкрана, – она все еще в состоянии войны, понимаешь?
– Понимаю, – Наташка нахмурилась.
– Не-ет, ты не понимаешь. Военные действия – это жесткая дисциплина, это полная боеготовность, это разветвленная разведывательная сеть, это…
– Ты мне зачем все это говоришь? – девушка порывисто сорвала височные диски, уставилась на него сердито. – Чтобы я что? Поддержала тебя, поплакала вместе с тобой о настоящем? Бросила ребят? – она прищурилась. – Или ты хочешь открыть пеленг и сдать Ульку? М?
