– Так что двое суток, не меньше!
– Хм… А какова сумма аванса и какую окончательную плату за подобную информацию вы полагали бы достаточной? – поинтересовался посол.
– Вам, видимо, уже сказали, что я симпатизирую России? Уверяю вас: с немцем или, не приведи господи, англичанином, я бы и разговаривать не стал. С американца бы «слупил» по полной, как говорится. Ну а с вас, мсье посол…
Француз задумался, ухватил себя за подбородок, и, неожиданно соскочив с кресла, сделал несколько па неведомого танца. Откинувшись назад, Павлов с изумлением наблюдал за газетчиком, поглядывая на двери и прикидывая путь к отступлению от внезапно сошедшего с ума француза. Однако тот, перестав развлекаться, внезапно остановился прямо перед его креслом и взмахнул руками:
– Чтобы доказать свою преданность и сочувствие России, первые два отчета я предоставлю вам, мсье посол, даром! За вторую пару – возьму чисто символическую плату! И без всяких авансов!
Услыхав названную символическую сумму, Павлов мысленно крякнул, однако спорить не стал: на круг получалось весьма приемлемая сумма. Обговорив время и условия следующей встречи, собеседники расстались. Француз, легкомысленно насвистывая, отправился досыпать, а Павлов поспешил к своему приятелю, Генконсулу Франции.
Несмотря на то что консул был, по словам адъютанта, занят – со всей отчаянностью отбивался от петиции группы китайцев самого провинциального обличья, требующих разрешить им приобретение участка земли на территории Концессии, – Павлов немедленно был проведен в кабинет. Отмахнувшись от китайцев, обступивших его стол полукругом, консул вопросительно уставился на камергера:
– Eh bien, comme mon général? Rencontré?
[82]
Покосившись на китайцев, моментально примолкших при виде парадного мундира действительного тайного советника, при звездах множества орденов, придворной шпаге и с золотым камергерским ключом на фалде, Павлов все же постарался ответить несколько иносказательно:
– Mon ami, l'époux semblait que son épouse est marquée par le doigt de dieu!
[83]
Генеральный консул так и подскочил на стуле:
– Pardonnez-moi, mais je ne sais pas, mon général
[84]…
Отбросив предосторожности, Павлов заявил:
– Il me semblait que la mariée un peu folle, monsieur le consul.
[85]
Консул заерзал на стуле, подбирая достойный ответ, однако самый старый и самый толстый китаец его опередил:
– Si la femme n'est pas violent et calme, c'est encore mieux, à tous égards, monsieur le général! Avec les fous moins de tracas
[86], – кланяясь и улыбаясь объявил он.
Тут терпение консула лопнуло:
– Пошли прочь! – закричал он, еле сдерживая смех. – Все – вон! Явились с переводчиком, а сами, оказывается, прекрасно понимаете по-французски, да еще позволяете себе насмешки над моим другом, генералом! Я не могу нарушить установления Муниципалитета Французской концессии и разрешить вам поселиться на ее территории! Адъютант!
Выпроводив китайцев и дав волю душащему его смеху, консул, наконец, отдышался и уже серьезно спросил у Павлова:
– Почему вы так решили, друг мой?
– Он явился на встречу в домашнем халате, наусниках и домашних шлепанцах. Только папильоток
[87] и не хватало! По-моему, это просто легкомысленный фат! Разве можно поручать такому человеку столь серьезное дело, о котором я вам рассказывал?
– Успокойтесь, мой друг! Я уверен, что напускная легкомысленность Бале – часть его образа! Маска, если угодно! Точно также его воспринимают и японцы – может, именно поэтому они и позволяют ему немного больше, чем прочим аккредитованным в Токио журналистам. У Франсуа – тонкий ум и редкостная наблюдательность! Я вижу у вас в руке набросок вашего портрета – это он нарисовал в кармане, не вынимая руки? Попробуйте повторить на досуге его опыт – убежден, что вас ждет полное фиаско! Впрочем, к делу: вы, надеюсь, сговорились?
Павлов пожал плечами:
– Через пару дней посмотрим…
⁂
Получив через два дня, как француз и обещал, четыре донесения по интересующим штабистов главнокомандующего сухопутными силами на Дальнем Востоке Куропаткина и морского главкома наместника Алексеева, Павлов, не колеблясь, выплатил Бале заявленную сумму, решив про себя непременно поставить в ближайшем православном храме свечку в ознаменование и благодарность Господу на такую находку.
Корреспондент Фигаро и впрямь оказался находкой для посла-резидента. Владея несколькими диалектами японского языка, он был послан редакцией на Дальний Восток еще до начавшейся войны с Россией, и стал своим человеком в самых обширных военных, правительственных и финансово-промышленных кругах. К тому же удостоверение репортера солидной газеты нейтральной страны и показное легкомыслие открывало ему порой двери кабинетов, которые наглухо были закрыты для прочей газетной братии. Франсуа Бале не любил сидеть на одном месте, и его привычка путешествовать по Японии, заглядывая в самые глухие ее уголки, была знакома всем японским чиновникам, имеющим дело с иностранными журналистами. Ему дозволяли лично осматривать места дислокации сухопутных сил, посещать верфи, где строились или ремонтировались военные корабли. Только летом и осенью 1904 года, выполняя «заказы» Павлова, он побывал в десятке больших и малых городов севера и юга Японских островов, посетил добрый десяток наглухо закрытых для гражданской публики гарнизонов.
Видя легкость, с которой этот доброжелательный и чудаковатый гэйдзин
[88] получал в токийских штабах разрешения на посещение военных городков, офицеры местных гарнизонов охотно поясняли особенности формирования новых и резервных запасных частей, мобилизационные планы и ход призыва резервистов, делились планами обучения и вооружения. Визиты в госпитали давали Франсуа Бале возможность судить о потерях японской армии.
Из недомолвок штабного начальства и особенностей формирования японских частей Бале ухитрялся делать верные выводы о времени и точках отправки воинских контингентов (Маньчжурия или Корея). Возвращаясь после таких поездок в Токио, он вновь посещал кабинеты высокопоставленных чинов японской армии, выражая им свое восхищение или недоумение увиденным – и получал, как правило, снисходительные, но верные уточнения. Там же Бале получал информацию о новых назначениях и взаимоотношениях в японском руководстве, о настроениях в штабах. Более всего поразили Павлова добытые французом данные о минных заграждениях в Кобе, Сасебо и Нагасаки, о состоянии береговой обороны Токийского залива и прочих японских заливов и бухт, о дислокации и поименных планах перемещения японских боевых кораблей.
