Дорожка, расширившись, уперлась в бронзовый памятник на высоком постаменте. Скульптор запечатлел коренастого человека в кимоно, с собакой у правой ноги.
– А вот это памятник человеку, перед которым преклоняется вся Япония, – негромко заговорил Осама, делая глубокий поклон в сторону скульптуры. – Между прочим, он оказал влияние и на вашу судьбу, господин Берг!
– Вот как? И кто же это? – Агасфер внимательно всматривался в мужественное лицо, отмечая, что скульптору удалось передать и характер этого человека, и порывистое движение навстречу ветру: так и казалось, что скульптура сделает сейчас еще шаг вперед.
– Это последний сёгун Японии, Сайго Такамори. Один из наиболее влиятельных самураев в японской истории, – заговорил Осама. – Вокруг его смерти возникло множество легенд. Многие люди в Японии считали, что он не погиб, и ожидали его возвращения из Индии, Китая, или прибытия вместе с наследником русского престола для того, чтобы бороться с несправедливостью. Наше правительство осознавало его популярность и, несмотря на то, что Сайго был объявлен мятежником и лишен всех титулов и званий, уже в 1889 году посмертно простило его. Более того, ему был присвоен один из высоких придворных рангов, воздвигнут памятник. Он изображен вместе с любимой собакой породы акита. Между прочим, ожидание его прибытия вместе с цесаревичем Николаем и спровоцировало тот печальный инцидент в городе Оцу. Вы, конечно, знаете эту историю, барон?
– Разумеется… Но все-таки памятник мятежнику…
– Сначала он был предводителем победоносных сил Мэйдзи, – напомнил Осама. – А в 1877 году сам поднял восстание против императора, и после его подавления покончил с собой.
– Простите, Осама-сан, но при чем тут я?
– Не желая установления дружеских и дипломатических отношений с «северными варварами», Сайго настоял на включении в состав дипломатической миссии в Россию своего человека, из военного министерства. Лейтенант Асикага в подходящий момент должен был дискредитировать посланника Эномото Такэаки и сорвать переговоры. А тут вмешались вы, и вызвали Асикаго на поединок…
– Вот он что…
Снова и снова вглядываясь в бронзовое лицо неведомого ему доселе человека, Агасфер почувствовал, как у него заныла отрубленная рука. Тесен, как все-таки тесен мир!
Его философские размышления прервал голос спутника:
– Так что же мне с вами делать, Агасфер? Обвинить в шпионаже в пользу России, чтобы вас повесили? Глупо: вы все время были под моим «приглядом», и в таком случае неминуемо пострадаю и я. Выдворить вас из Японии? Тоже глупо: такими агентами не разбрасываются… К тому же мне по душе две строчки из немецкой карточки.
– Какие же именно?
– «Статус агента: законсервирован», – процитировал на память Осаму. – И вторая, где сказано о том, что возможность перевербовки не установлена. Это дает моей службе, как говорится, шанс.
– Хм… А как насчет того, чтобы я мог соединиться, или, по крайней мере, почаще видеться со своей семьей?
Осама изумленно повернулся к Агасферу и вдруг захохотал:
– Ну, вы и нахал, господин Агасфер! Вместо того чтобы клясться в вечной верности японской нации и мне лично, вы еще условия мне ставите! Ну и ну!
– Вам нужен незаурядный агент, а мне нужна семья, – невозмутимо ответствовал Агасфер.
– Пойдемте обратно, в город, – предложил Осама. – Что ж, если вы докажете искренность своего выбора в пользу Японии, я, пожалуй, попробую убедить руководство Второго отдела Генерального штаба армии в вашей полезности.
– Насколько мне помнится, я уже давал письменное обязательство вашему иркутскому резиденту, – напомнил Агасфер.
– Это большая разница: согласие дилетанта работать на Японию, и перевербовка опытного иностранного агента, – нравоучительно заметил Осама. – Второй вариант требует личного поручительства. Моего в данном случае.
– И если я, допустим, не оправдаю доверие, то вам придется делать сэппуку
[103]? – с серьезным видом поинтересовался Агасфер.
Осама бросил на собеседника быстрый взгляд, определяя – не насмешничает ли тот?
– Если я ошибусь, то первым делом вспорю живот вам, барон! Причем постараюсь сделать это как можно медленнее и болезненнее. Но давайте говорить серьезно: вы согласны?
– У меня нет выбора, Осама-сан! В Россию мне возвращаться нельзя: скорее всего, меня посадят за старые дела в тюрьму. А если я попаду в лапы Манасевича-Мануйлова, то он непременно припишет мне и новые грехи – вне зависимости от того, работал я на Японию или нет…
– Не подменяйте понятия, Берг! Опасение вернуться на родину и желание работать против нее – совершенно разные вещи! Итак, вы согласны?
– Пожалуй, что да: ведь моя семья у вас в заложниках! Кстати: нельзя ли нам все-таки соединиться? Это было бы прекрасным стимулом для того, чтобы я принял взвешенное и окончательное решение, Осама-сан!
– Для начала я разрешу вам съездить и навестить жену и сына. Дам вам неделю, скажем – пока мое начальство будет принимать решение насчет вас. Хочу сразу предупредить, барон: вы будете под плотной «опекой»! И в случае попытки избавиться от этой «опеки», и вас, и семью сразу же ликвидируют! Ну а в перспективе можно будет подумать о переезде вашей семьи. Скажем, в Нагасаки… А вы, если начальство доверится вам, все равно будете пребывать в частых разъездах. Сейчас я провожу вас до отеля и заберу вид на жительство: там надо будет сделать отметку о разрешении поездки в Хакодате. Заодно заберу, уж извините, и браунинг, – заметив недовольное выражение лица Агасфера, Осама твердо добавил. – Это не обсуждается, барон! Я хорошо помню строчку из вашей немецкой карточки: «особо опасен при задержании»!
– Стало быть, пока под домашний арест?
– Считайте это обычной мерой предосторожности, господин… Агасфер. Завтра утром вам или принесут ваш документ, либо… не принесут. Тогда о сэппуку придется думать – ха-ха-ха! – уже вам! Ну, что, мне удалось сравнять счет в нашем матче? Один – один!
Отсмеявшись, Осама снова сделался серьезен:
– Если мои расчеты оправдаются, и мое начальство даст согласие на вашу перевербовку, у нас будет много работы, господин Берг! И начнем мы, пожалуй, с французских «раскопок».
– К сожалению, Осама-сан, среди моих многочисленных талантов археология не значится!
– Не валяйте дурака, барон! Упомянув о раскопках, я имею в виду глубокую разработку одного… француза. Есть один человечек… Он мотается между Токио и Шанхаем чуть не дважды в месяц, здесь пользуется большим уважением в нашем генералитете, вхож к министрам, пользуется доверием у высоких чинов. И мое руководство до недавнего времени не принимало этого французика всерьез: с виду – чистый фат
[104], легкомысленен, красит усики и выливает на себя каждое утро не меньше сё
[105] духов… Но с некоторых пор французик, кажется, вышел у нашей службы из доверия: японская агентура в Шанхае засекла его контакты с русским дипломатом – очень осторожные, тщательно маскируемые, редкие – но все же контакты.
