– А как же насчет допроса? Взятия анкетных данных, отпечатков пальцев?
– Вы не теряете присутствия духа! – как показалось Агасферу, одобрительно отозвался контрразведчик. – Формальностей здесь не бывает: это специальная тюрьма, куда поступающие люди оставляют свои имена и биографии за порогом. Вам присвоят номер – вот и все.
Агасфер сел на скамью, оглянулся, увидел на пустом столе единственный предмет – какую-то весьма тощую книгу. Заметив под иероглифами английский перевод, скуки ради потянул книгу к себе.
Караульному солдату его вольность не понравилась, и он тут же сделал в сторону Агасфера угрожающее движение винтовкой.
– Успокойтесь, рядовой! – рявкнул на него Осама. – Пусть поглядит книгу – какая в этом беда?
Бросив на охранника насмешливый взгляд, Агасфер подтянул к себе книгу, развернул и прочел вслух заглавие:
– «Свод правил содержания лиц до вынесения приговора». Хм… Это может мне пригодиться, Осама-сан! Если, конечно, мне когда-нибудь вынесут приговор…
Тот ничего не ответил. Агасфер, помогая себе культяшкой левой руки, принялся быстро листать книгу, и минут через пять отодвинул ее от себя.
– Неужели успели все запомнить? – поинтересовался Осама.
– Только английский перевод, – нарочито зевнул Агасфер. – Хотите, прочтите сами. Вы любите цитировать русские пословицы, Осаму-сан. Слышали о такой: от сумы да от тюрьмы не зарекайся? Вдруг и вам когда-нибудь пригодится!
– Типун вам на язык, Берг!
Дверь распахнулась, и в караулку вошли офицер с погонами лейтенанта и тот самый капрал, высказавший недовольство тем, что арестованного привезли несвязанным.
Осама, не говоря ни слова, протянул лейтенанту какую-то бумагу. Тот прочел, кивнул головой и повернулся к Агасферу:
– Понимаешь по-японски? Тогда раздевайся. Снимай с себя все! Капитан, я вас больше не задерживаю! – через плечо бросил он Осаме.
– Мне нужна расписка в приеме арестованного, – отозвался тот. – И еще: вот протез левой руки арестованного. На мой взгляд, он слишком тяжел. Я не смог его разобрать и вообще не знаю – положено ли арестанту иметь при себе столь тяжелую штуку? У вас есть хорошие механики, лейтенант?
– У меня нет механиков – ни хороших, ни плохих, – буркнул лейтенант.
– Тогда сохраните протез с личными вещами арестованного, – попросил Осама. – Если расследование закончится в его пользу – разберемся сами!
– На моей памяти из этой тюрьмы еще никого не отпускали, только к палачу! – хихикнул лейтенант. – Так что поступайте как хотите: забирайте протез с его вещами, либо оставьте все тут. Гражданскую одежду мы уничтожим по акту, а протез можно вскрыть с помощью молотка и стамески. Только вряд ли кто-нибудь сможет потом этой штукой пользоваться…
Осама поджал губы и посмотрел на Каиту:
– Соберите вещи арестованного и заверните в них протез! – велел он, и, переведя взгляд на голого Агасфера, он еле заметно подмигнул ему. – А вы не теряйте надежды, Берг! Всякое в жизни бывает, знаете ли… Прощайте! Я загляну к вам, когда следствие в отношении известных вам лиц закончится! Или… Или не загляну!
Повернувшись, он вышел из караулки.
Что и говорить, диалог тюремного лейтенанта и контрразведчика настроения Агасферу не прибавил… А последние слова Осамы – тем паче…
⁂
«Кормушка» в двери камеры для допросов откинулась внутрь, и чьи-то руки поставили на нее деревянную коробку с едой и миску с жидкой похлебкой. Миска была мягкая, изготовлена из чего-то вроде гуттаперчи, и нести ее одной рукой было практически невозможно. Между тем протез левой руки у Агасфера отобрали еще при аресте – если, конечно, ту процедуру на служебной квартире 2-го отдела Императорского Генштаба можно назвать арестом. Один раз он попробовал нести миску к столику, пристроив ее на локоть искалеченной руки, но часть похлебки выплеснулась на пол. И охранники, заходящие в камеру на ежевечернее «канкан одори»
[140], заметили подсохшее пятно на полу, и без лишних разговоров отлупили Агасфера бамбуковыми палками.
Так что – благодарю вас, обойдемся без первого блюда, подумал он, борясь с желанием отхлебнуть из миски не беря ее в руку, прямо на «кормушке». Но это тоже было запрещено, и Агасфер побрел к столику с одной коробкой, содержащей «лошадиную» еду: половину початка вареной кукурузы, небольшую свеклу и несколько ломтиков редьки.
Через десять минут «посуду» надлежало поставить на «кормушку», дождаться появления раздатчика и громко сказать: «Спасибо, господин начальник!» Нарушение процедуры – тот же бамбук по плечам и ягодицам.
Сдав «посуду» и поблагодарив надзирателя (чтоб тебе и твоим детям всю жизнь эту свеклу с кукурузой жрать, кусотарэ!
[141]), Агасфер откинул полку-кровать и с наслаждением улегся на жесткие доски.
Днем это тоже воспрещалось, однако при оформлении в тюрьму Агасфер успел пробежать глазами «Свод правил содержания лиц до вынесения приговора» на японском и английском языках, то ли забытый, то ли оставленный на столе канцелярии специально. И после первого бамбукового наказания за дневное лежание дождался еженедельного обхода врача и в ответ на его равнодушный вопрос – есть ли жалобы на здоровье – пожаловался на этот запрет.
Доктор, уже повернувшись к гэйдзину спиной, равнодушно буркнул: «Запрещено!», но Агасфер быстро проговорил ему вслед:
– Параграф номер сто сорок четыре «Свода правил» допускает пользование полки-кровати днем лицам с физическими недостатками и инвалидам, господин начальник!
Обернувшись, изумленный доктор смерил глазами обрубок левой руки, показываемый ему нахальным гэйдзином, и, ничего не ответив, вышел из камеры. Однако минут через десять вернулся, и столь же равнодушно объявил свое решение:
– Разрешаю лежать полтора часа после принятия пищи и за один час до отбоя.
– Но у меня нет часов, господин начальник…
– Часы есть у надзирателей. Сигнал будут подавать они…
Прикрыв глаза, Агасфер принялся размышлять – а что ему еще оставалось делать в маленькой камере 2×2 сажени и маленьким круглым световым окошком под потолком?
После короткого допроса в служебной квартире Осама вызвал фургон и привез его сюда, молча оставил в канцелярии под присмотром двух солдат и вышел. С тех пор Агасфер его больше не видел – так что впереди была полнейшая неизвестность.
Дни бежали один за другим – настолько похожие, что он с тревогой стал отмечать, что теряет ощущение времени. Два раза в день – скудная еда. Два раза в неделю – так называемые прогулки, когда заключенных выводили во внутренний двор тюрьмы, выстраивали цепочкой и приказывали гулять – то бишь делать несколько кругов вдоль бетонных стен. При этом запрещалось переговариваться, смотреть по сторонам (только в спину впереди идущего), шаркать обувью и т. д. После нескольких кругов такой «прогулки» в стене открывалась дверь, а охранник с бамбуковой палкой в руках становился поперек дорожки, подавая сигнал к возвращению в камеру.
