– Берг правильно говорит, – догадался Безухий. – Если Линь ночью придет – где нас искать будет? Правильно, Берг, к костру Линь придет!
– Одного только понять пока не могу, – прошептал Берг в ухо Медникову. – Американцы не могли начать здесь работы без официального разрешения начальства Иркутской железной дороги! Неужели грабители нашли общий язык с большевиками? А если от властей есть официальное разрешение – то зачем все делать с такими предосторожностями?
* * *
Линь бесшумно возник из темноты около трех часов ночи. Он устало растянулся возле костра, но Берг не разрешил ему докладывать об увиденном до тех пор, пока юноша не поест. Линь наспех проглотил несколько остывших картофелин, отложил лепешки и быстро заговорил:
– Когда совсем темно стало, из теплушек выгнали бурятов, человек сорок. Их повели куда-то на ту сторону дороги, в проход между сопок. Два-три человека с револьверами к теплушкам пошли, а когда меня и беляка заметили, быстро ушли.
– Молодец, Линь. Как там твой пленник? Не чудит?
– Он на голову совсем больной, хозяин. Когда я его в вагоне нашел, я все время спрашиваю: зачем в теплушку прятался? Чего надо? А он все время про какого-то Волокова болтает – который его с поезда выбросил.
– Ладно, присматривай там за ним…
Безухий недовольно покашлял:
– Берг, он сумасшедший, ничего не соображает. Спрятался в теплушке с лошадьми, жрал овес. А если он нападет на Линя? Или вагоны наши спалит? Может, я вернусь с мальчишкой и выгоню его?
– Мне он тоже не нравится, но куда он пойдет? – резонно спросил Берг. – Пусть уж лучше на глазах у нас пока будет. Линь, он согласился охранять с тобой вагоны и присматривать за возней на путях? Ну и ладно. Вернемся в Половину – я с ним потолкую, уговорю в Залари вернуться, к Ефиму. Но мы отвлеклись, Линь. Что там еще происходит?
– Кроме бурятов и путевых рабочих, у них в лагере еще русские есть, – Линь сосредоточенно посчитал что-то на пальцах. – Восемь или девять человек, точно не скажу. Держатся как начальники, на всех покрикивают. Как стемнело – выходили, курили, ханшин пили…
– А ты где был в это время, Линь?
– Возле теплушки прятался, на скалу лазил. Долго сидел, совсем бы уснул, если бы не так холодно было. Потом смотрю – сильные лампы на крыше вагонов включили, во все стороны светят. Двое начальников спорили все время – как ящики таскать: сразу или с перевалкой?
– Как ты полагаешь, Линь, ящиков у них много? – подался вперед Осама-младший.
– Ящиков я вообще не видел, – замотал головой китаец. – Только ругань слышал. Инженер говорит: до рассвета все равно не успеем все перенести, а днем опасно. Договорились, что в первый день ящики достанут из пещеры, упакуют. Второй день ящики начнут переносить. Которые не успеют к вагонам отнести, брезентом накроют, спрячут до следующей ночи.
– Ну, вот! А я что говорил, господа? – довольно усмехнулся Берг. – Все это железнодорожное строительство – прикрытие, фикция! Одного только не понимаю – как эти прохиндеи с большевистскими властями договориться сумели?
– Молодец, Бергуша, прямо до тонкости все вычислил! – восхитился Медников.
– Догадаться-то нетрудно было, – неопределенно вздохнул тот. – Ладно, друзья, давайте-ка спать. Возможно, лжепутейцы и за блокпостом наблюдение устроили. Не надо лишних подозрений у них вызывать.
* * *
Утром поднялись с рассветом, Берг с товарищами позавтракали тушенкой с остатками лепешек. Не успели завести лошадей в оглобли, как примчался Енька со своей винтовкой. Берг едва сдержал улыбку: оружие было «ростом» с мальчишку, и приклад нещадно бил его по голым ногам. Еньку едва уговорили положить оружие в телегу.
– Как твой дед Михей-то? – поинтересовался Медников.
– А как ему быть? Цельными днями кашляет, а ночью горлом свистит, аж жуть берет!
– Запущенное воспаление легких, – грустно кивнул Агасфер. – Если не бронхит, или чего похуже. Лекарств у вас, конечно, никаких нету?
– Откуда? Я как-то по весне хотел в поселок Мальта сходить, это недалеко, верст шесть. Там действующий полустанок, люди живут. Наверное, и фершал есть – только дед не дозволил: все равно, говорит, он на этом свете не жилец, ни к чему зря людей тревожить.
– А зачем в Мальту? В Тайтурке, Мария мне говорила, точно фельдшер есть. К дьякону местному прибился, еще позапрошлой зимой. От поезда отстал, что ли, – схитрил Агасфер. – Это же совсем рукой подать от вашего блокпоста.
– А-а этот, – Енька пренебрежительно махнул рукой. – И не отстал он, а сбежал от убивцев с больной женой, у отца дьякона спрятался. Бабу евонную той же зимой схоронил, а потом люди заметили, что с головой у того фершала не все в порядке. Бормочет чего-то все время, в избе жить отказался. На чердаке у отца дьякона так и обитает, как сыч таежный. Сам с собой говорит… Люди сказывали: как разговор с ним кто про лечение заведет или порошки ему на глаза попадутся – как бешеный становится. Ну, его подкармливают из жалости. Весной огороды помогает отцу дьякону копать – но только по ночам, чтобы никого не видеть. Кто подойдет, заговорит – он сразу на чердак свой. Не-е, это уже не фершал, такой не годится!
Спутники многозначительно переглянулись.
Берг, изучив окрестности в бинокль, намеренно выбрал маршрут так, чтобы их небольшой караван проехал мимо едва видных в густых зарослях травы и кустарника груды камней взорванной часовни.
– Чего это такое у вас тут? – поинтересовался он у Еньки.
– Часовня порушенная, – перекрестившись, отозвался тот. – Когда тут белые с красными вокруг блокпоста воевали, то из пушек, нехристи, по божьему дому палили.
Когда Енька увидел, что головной тарантас поворачивает к развалинам, он запротестовал:
– Зачем вы туда? Не надо, дяденьки! Грех упокойников тревожить!
– Какой же грех? – Агасфер ласково положил ему на плечо здоровую руку. – Я гляжу, там и погост небольшой – не по-русски будет мимо проехать, праху людскому не поклониться…
Не найдя этому возражений, Енька угрюмо примолк.
Подъехав к развалинам, Берг обошел вокруг порушенных стен, поднял из травы несколько винтовочных, тронутых зеленью гильз. Сняв фуражку, подошел к могилкам, несколько раз перекрестился. Прошел пару раз сквозь неровный строй самодельных крестов и вернулся к обозу.
– Ну, все, едем дальше, – скомандовал он.
Воспользовавшись тем, что мальчишка с восторгом рассматривал буровую машину и двигатель, кивком подозвал к себе Медникова и Андрея.
– Ну, вот вам и вся тайна! – грустно вздохнул он. – Часовенка не расстреляна, а подорвана по всем правилам саперного мастерства.
– Подорвана? Но зачем?
– Затем, что зимою ямы для золота копать несподручно. Вы уж поверьте старому саперу: заложили несколько фугасов вкруговую и подорвали. И кладбище, друзья мои, не простое. Совсем свежее, земля еще не везде осесть успела. Двадцать восемь могил, и на всех одна дата: 12 января 1920 года. Имена усопших только на половине крестов нацарапаны – там местные, видать, лежат. А на дюжине могил кресты безымянные. Видимо, там те солдатики, что прятали золото, и ненужными свидетелями для грабителей стали. Местные и не знают, кого как звали…
