Агасфер кивком подозвал Осаму-младшего, черкнул на бумажке географические координаты часовни, передал японцу:
– Вот вам, господин Масао, еще одно золотое захоронение. Передадите отцу – заметьте – я свое слово держу!
Масао глянул на клочок бумаги, скривился:
– Если бы не наше давнее знакомство, господин Берг, я бы подумал, что вы просто издеваетесь надо мной! Японские армейские части находятся в Приморье – неужели вы полагаете, что по приказу отца они бросят все и кинутся сюда, вглубь России, за золотом? С таким же успехом вы могли мне сообщить о золотом кладе под столом у председателя Совета народных комиссаров, в Москве!
– Больше помочь ничем не могу, господин Масао, – сухо обронил Агасфер. – Я обещал вашему отцу найти золото, и выполняю свое обещание. Или вы предлагаете под носом у большевиков нагрузить золото в наши теплушки, и как ни в чем не бывало покатить с ним в Читу и далее? Или с боем прорываться во Владивосток? Мы даже не знаем – сколько его спрятано в «солонках» в Тырети и сколько здесь. Можно предположить, что самый большой клад в Холмушинских пещерах – но до него уже добрались американцы! Они люди практичные, не стали бы разводить канитель с устройством разъезда для большевиков ради десятка ящиков. Если они разрешат нам прицепить свои теплушки к своим хопперам, то это золото поедет прямиком в Харбин, через Хайлар.
– В Хайларе доминируют не японские, а китайские воинские части, – угрюмо бросил Масао. – Если новый китайский диктатор Чжан Цзолинь пронюхает о том, что спрятано под щебнем, то наложит на золото свои жадные лапы.
– Насколько мне известно, Масао, в Чите есть японская резидентура. Когда мы вернемся туда, вы, я полагаю, будете иметь возможность дать в Токио шифровку о ценном грузе в вагонах под щебнем. И тогда в Хайларе хопперы господина Доллмана встретит такая японская «делегация», что китайская стража и пикнуть не посмеет!
* * *
Произведя «сейсмологические» исследования, команда Агасфера вернулась в поселок. Когда Енька собрался к деду, Берг придержал его:
– Послушай, Енька, кое-какие лекарства у нас в аптечке есть. Надо бы поглядеть на твоего деда – спроси у него разрешения, ладно?
Пожав узкими плечами, мальчишка умчался. Когда он скрылся, Агасфер отправил Линя к железной дороге – поглядеть, как движутся дела на новом разъезде.
– Близко не подходи! – предостерег он. – Главное – чтобы хопперы не уехали без нас! Чтобы загрузить вагоны золотом, сначала нужно частично разгрузить их, а потом снова завалить драгоценный металл щебнем. Погляди – опрокинуты ли вагоны и возвращайся, понял? И на паровоз обрати внимание – не под парами ли стоит?
Линь кивнул и исчез.
Вскоре вернулся и Енька. Загребая босыми ногами, дорожную пыль, он подошел к лагерю и поманил Берга в сторонку:
– Дед говорит, что лечить его поздно: обещает, что совсем скоро «отойдет». Чувствует, говорит, смерть свою. Но поговорить с тобой согласился.
– А он не станет возражать, если со мной этот дядя пойдет? – Берг кивнул на Медникова. Не будет? Ну, вот и славно, – Агасфер повернулся к своей команде. – Готовьте пока обед друзья, мы скоро вернемся.
Медников поддержал идею совместного визита:
– Правильно, Бергуша, не следует туда одному ходить. Не нравится мне местное народонаселение. На станции Половина сумасшедший фельдшер обитает, здесь дед этот, может, тоже давно спятил. Заметь: мы второй день здесь, а, кроме Еньки, никого не видали. Хотя и бабы в посту живут! Чего бы им, кроме как от великого ума, от мирных путешественников прятаться?
– Все объяснимо, Евстратий! Людей посторонних дичатся – думаю, от пережитого страха. Здорово их тогда грабители напугали. Пошли, что ли.
Перешагнув порог, Берг и Медников прежде прочего услыхали надрывный кашель и громкое хриплое дыхание. В избе было почти темно из-за закрытых ставней, и гости не сразу разглядели несколько женских фигур, возившихся у громадной русской печи. Поклонившись вошедшим, бабы тут же исчезли за печью и примолкли.
– Ходи сюда, мужики! – Дед лежал на лавке под окном, накрытый несколькими зипунами. Он снова закашлялся, густо сплюнул в подставленную бадейку, перекатил глаза на Берга. – Ты, что ли, начальник? Внучок мой говорит, что ты хороший человек, хоть и не русского рода-племени… Кто ж ты будешь?
Агасфер наклонился к заросшему уху старика:
– По правде сказать, я русский, Михей. Ученый.
– Говоришь чисто, может, и не врешь, – кивнул дед. – Коли не врешь, еще лучше. Ты на развалинах часовни, Енька сказывал, был. И могилкам поклонился… Заметил, небось, что кладбище-то совсем свежее?
– Заметил. Только Еньке твоему ничего не сказал – он у тебя хоть и шустрый, но о часовенке говорить не хочет. Побоялся его расспросами напугать.
– Ничё, он парнишка с понятиями. Шустрый, – согласился старик и снова надолго закашлялся. – А про что говорить не хочет – причина имеется, господин-товарищ ученый.
– Болеешь давно, Михей? Мы тут лекарств из аптечки принесли.
– Какие мне лекарствия! – слабо махнул рукой старик. – Лекарствия на том свете меня давно поджидают. Угольки горячие, должно…
– Нельзя сдаваться, солдат! – нарочито нахмурился Берг. – Помереть – легко, а на кого Еньку оставишь? Снох своих? То-то! Вот эти порошки сейчас выпей, а эти завтра. Не запрыгаешь с них, конечно, как молодой, а все полегче станет. Ногу-то на германской потерял?
– Какое там! – старик махнул рукой. – На второй турецкой, под Плевной…
– Да ну? Так мы с тобой, солдат, в одних окопах, считай, воевали! Ты к какому полку был приписан?
Наступил черед воспоминаний. Старик оживился, приподнялся на локте, глаза его заблестели. Только через полчаса, обессилев от долгих разговоров, Михей обессиленно рухнул на лавку. И тут же схватил Берга за руку:
– Слушай, господин-товарищ, просьба у меня есть к тебе. Выполнишь?
– Говори, Михей! Если в моих силах – выполню, слово чести!
– Слово чести? – Михей с трудом приподнялся на локте, всматриваясь в лицо Агасфера, снова рухнул на лежанку. – Те злыдни тоже охфицерами были, но у тебя лицо вроде другое… И воевали с тобой, опять-таки, вместе… Ладно, слушай…
Еще раз откашлявшись, дед Михей принялся рассказывать о том, как в начале января 1920 года на блокпосту остановился поезд. Как сошедшие с него офицеры искали несколько подвод – якобы покойников своих похоронить. Продукты, деньги большие предлагали. А потом, найдя-таки сани у местных богатеев, возили какие-то ящики в развалины часовни. Тогда у нее стены еще целыми стояли.
– И не упокойники там были, а вот что, – пошарив под тулупом, Михей вытащил несколько золотых монет в жестянке из-под монпансье. – Я, как золото энто увидел, сразу беду почуял, увел своих снох и своячениц за поселок, в наш зимний курятник. А охфицеры, как яшшики перевезли, часовню взорвали и всех посельщиков, кто спрятаться не успел, постреляли. И их, и своих солдат. Меня с бабами кинулись искать – наш домишко у самой колеи чугунной стоял, к нам первыми они и заходили. Сожгли они по злобе избу нашу – может, думали, что мы в подполе хоронимся, а искать некогда было уже. И уехали на своем поезде дальше, в сторону Иркутска…
