– Не пойду я к кузине, Миша, – решительно заговорила Ханжикова. – Фамилию особист наверняка запомнил, меня могут искать у родни. Да и Люба неладное почует, если я, как мышь за веником, прятаться стану. А ежели найдут меня у нее – неприятности для семейства произойдут. Я, Миша, прямо сейчас в локомотивное депо пойду, поищу товарищей батюшки покойного. Его люди уважали… Помнишь, у нас в доме часто поездные бригады ночевали? Укроют, и на паровозе из Читы вывезут.
Ханжиков кивнул:
– Да, пожалуй, ты права: нечего тут задерживаться! Пока сыскарь очухается, пока тревогу объявят – ты уже далеко будешь! – Он ткнул в спину извозчика. – В локомотивное депо вези, дед!
У границы станции, на дощатых мостках через пути, брат с сестрой крепко обнялись.
– Выше голову, сестренка! – улыбнулся Михаил. – Свиданка у нас скомканная получилась, ну да ничего! Ты в Иркутске не задерживайся, прямо в Залари поезжай. Там меня дождись меня, ладно? Напрасно не рискуй… Ну, чего ты плачешь, сестренка? Не на всю жизнь расстаемся! Беляков в Приморье разобьем – вот тогда погуляем.
А Мария, услыхав про «не на всю жизнь», зарыдала еще пуще. У нее были свои задумки, и она, в отличие от брата, знала: больше она его не увидит.
* * *
Седоусый машинист Григорий Иванович мигом признал в Ханжиковой дочку старинного своего друга, Родиона. Она рассказала ему всю правду – и про страшную историю, приключившуюся у нее несколько лет назад в Иркутске, и про то, что ее нынче ищут агенты Госполитохраны. Выслушав Марию, тот немного помолчал, ожесточенно смоля самокрутку.
– Даже не знаю, как тебе помочь, Маша. Составы на Хайлар нынче редко отправляют, оказию долго ждать придется. В Иркутск хоть нынче взял бы тебя – через час отправление смешанного эшелона с моей бригадой назначено. Но тебе, говоришь, в Хайлар надобно… Пошто, ежели не секрет?
– Поезд туда нынче ночью ушел, дядь Гриша. А там человек, с которым мне непременно повидаться нужно…
Не дождавшись продолжения, Григорий Иванович покряхтел, поманил корявым пальцем кочегара своей бригады, остальным повелительно махнул рукой: выйдите, мол, секретный разговор будет.
– Хорошим человеком твой батя был, Маша, царствие ему небесное! И меня много раз выручал, и прочих товарищей. И деньгами в трудную минуту, и перед начальством заступался… А тебя с паровозом обращаться учил – я помню, еще в помощниках у него ходил. Ты-то не забыла науку машиниста, Маша?
Ханжикова пожала плечами, силясь понять – куда клонит Григорий Иванович?
– А тебе в Чите оставаться никак не возможно, – продолжал старый машинист. – Чего доброго, а искать эти нехристи сыскные способны изрядно! Вот что сделаем: сейчас ты меня с помощником запрешь в кладовочке, а сама с Петрухой, кочегаром моим, на паровоз. Малым ходом до стрелки выходной доберетесь, Петруха ее перекинет на Хайларскую магистраль – и ходу!
– Да вы что, Григорий Иванович! Вас же под суд за паровоз отдадут!
– Не отдадут, коли все по уму сделать, – оборвал машинист. – Найдет нас Госполитохрана – скажем, что бандиты паровоз захватили. До Хайлара без малого семьсот верст, но ты свой поезд раньше догонишь. В Оловянной там паровоз добрый отцепят, и «запрягут» ремонтный, маломощный. Еще до станции Борзя, полагаю, догонишь своего человека. Это триста с гаком верст, угля в тендере точно хватит. Одно прошу, дочка: не разбей ты мою машинку! Каждый винтик на моем локомотиве вот этими руками перебирал, каждую заклепочку перещупал…
– А как же я, дядь Гриша? – шмыгнул носом кочегар.
– А вот так! – размахнувшись, машинист отвесил пареньку увесистую оплеуху. – Это чтоб синяк на роже остался, Петруха, не обессудь! Как догоните поезд, ты с паровозу слезай – и к начальству. А прежде щепкой в носу поковыряй, чтобы кровь пошла. Скажешь: бандиты силком заставили уголек в топку кидать!
Ханжикова бросилась к Григорию Ивановичу на шею:
– Дядь Гриша, если папа с небес сейчас смотрит, он вам тоже спасибо говорит, я знаю! Век не забуду! И за локомотив не тревожьтесь, не испорчу ничего!
Машинист часто поморгал, подергал усы:
– Ладно, дочка… Ты когда реверсор потянешь, и локомотив тронется, сейчас же рычаг хода обратно возвращай, чтобы шибко быстро не разгоняться! Чтобы колеса не прокручивались, поняла? Фары не забудь включить – помнишь, где выключатель? Правильно, на потолке кабины большая плоская коробка с кнопкой… И не разгоняйся шибко! Ну, Петруха подскажет, ежели что…
* * *
Подоткнув длинную юбку, Мария лихо вскарабкалась по отполированным перекладинам в кабину огромного паровоза и… оказалась в далеком детстве.
Впервые совсем близко от паровоза Ханжикова очутилась в 11 лет, когда отец, несмотря на ворчание жены, взял старшую дочь в локомотивное депо. Он шел по улице в фуражке с особым белым кантом и поездочным «сундучком-шарманкой». Почти все встречные на их улице приветствовали его, снимая шапку. Еще бы! Машинисты в околотке были самыми уважаемыми людьми. И жалованья иные получали поболее, чем начальник локомотивного депо. Дочка шла рядом и принимала часть выказываемого отцу уважения на свой счет.
В депо под высокими прокопченными сводами метались птицы. Паровоз отца был холоден и «мертв», и машинист принялся его «оживлять». Провел первый осмотр всей машины перед рейсом. Получил от лаборанта анализ котловой воды и пошел отмечать маршрутный лист к дежурному по депо. Вокруг локомотива остались суетиться механики и помощник. Они доверху наполнили водой котел и тендер, развесили на колесах ведущие дышла и кулисные тяги. Вернувшийся отец дал команду на розжиг, и в топке заполыхало пламя – сначала робкое, неуверенное. Но помощник машиниста стал подбрасывать уголь, и вскоре вся колосниковая решетка оказалась охвачена яростно ревущим пламенем.
– А ты, дочка, думала, что уголь кочегар кидает? – посмеивался отец. – Кочегар на паровозе для вспомогательных работ: смазывает буксы тендера, подгребает уголь в лоток, набирает воду из колонки. А помощник машиниста – мастер! Он решает – сколько и как часто подбрасывать в топку угля. От того, насколько искусен помощник, зависит жизненно важный вопрос – хватит ли локомотиву в пути пару?
Пока вода в котле грелась, отец приступал к вторичному осмотру паровоза. Он принялся обстукивать молоточком гайки на дышлах, тягах и крейцкопфах. Проверял, надежно ли они затянуты, готов ли к пути механизм.
– На паровозе, дочка, как в оркестре, – все на слух…
Огромный зверь между тем неумолимо просыпался. А отец, обходя его со всех сторон, заливал из масленок с длинными носами масло в смазочные пресс-аппараты, турбинку и воздушный насос. И дочку попутно наставлял:
– На паровозе масло применяется разных сортов, важно его не перепутать и не залить, скажем, в паровой цилиндр масло, предназначенное для смазки букс…
И вот стрелка парового манометра приблизилась к красной черте предельного давления. Теперь паровоз стал автономным, в нем ожило устройство, создающее искусственную тягу в топке – сифон. Теперь можно было ехать. Отец спустил реверс на передний ход на полную отсечку, дал полнозвучный свисток и, вслушиваясь в мощное дыхание машины, плавно открыл регулятор.
