Чувства не приходят сами по себе, и на их появление влияют прошлый опыт или идеи. Уколов руку иголкой, сначала мы чувствуем легкое касание, затем постепенно мы ощущаем все более тесный контакт с кожей, а потом уже чувство укола. Мы снова и снова будем чувствовать боль, и в конце концов эта боль распространяется по всему телу, пока причины ее возникновения не устранятся. В итоге причина воспринимается как результат, качество как интенсивность и величина. Также можно привести другой пример. Когда на руки оказывается давление, мы уже знаем, что чувственный опыт при контакте меняется и становится давлением или даже болью, варьируется от простого прикосновения к давлению. Также мы знаем, что эти ощущения могут перейти и на соседние участки тела.
С другой стороны, в рамках физиологии и психологии, утверждается, что различия в ощущениях (тяжесть и легкость, холодность и тепло и т. д.) обусловлены различиям в том, что вызывает ощущения, а не их степень. Например, прохладная погода не холоднее теплой погоды, но прохлада и тепло на самом деле разные ощущения. Расширение ощущений по своей сути относится к качественным различиям, а не к количественным различиям. Все дело в том, что сознание воспринимает разницу в ощущениях как качество, а разум заменяет его количеством.
Но Бергсон не видит никакой пользы от попыток выявить объективную разницу в степени или интенсивности ощущений, определяя эту интенсивность как некое число, а также в размере того, что послужило основой для ощущений, выявляя в данном случае такие переменные, которые поддаются математическому измерению. В целом Бергсон критически рассматривает попытки ученых сводить состояние сознания к колебаниям молекул и атомов в мозге, а также сужать определение интенсивности ощущений до степени или сложности молекулярного движения
[108]. Феномен сознания, безусловно, существует, но его проявления нельзя объяснить причинно-следственными связями.
Тем не менее, представление эмпирических аргументов ставит под вопрос безусловное существование разума и реального существования трансцендентного «Я». Шотландский философ Дэвид Юм (D. Hume) критикует следование картезианскому закону причинно-следственной связи, а также отрицает идею о том, что закон, опирающийся на рациональность, уже содержит в себе все следствия. Причина и следствие – это отдельные события, которые не связаны напрямую, как цепочка. Поэтому рациональность, считает Юм, нельзя рассматривать последовательно
[109]. Вместо этого в человеке преобладают иррациональные идеи. Никакой устоявшийся образ действий никогда не повторяется в абсолютной точности, поэтому предпринятые действия проходят навсегда, и даже особенности отдельного интервала времени могут быть объяснены только при помощи неких универсальных принципов. Но поиски закона, который бы идеально подходил и объяснял любую ситуацию без исключений, понимается Юмом как недальновидность, а не обращение к разуму. Особенность эмпирических исследований заключается в том, что они осуществляются в рамках наблюдения объекта посредством органов чувств. Так как идея абстрактна, а опыт не полностью восполняет недостатки абстрагирования, доказательства в данном случае бесполезны. Это обусловлено тем, что опыт характеризуется субъективностью и односторонностью.
На рубеже XIX и XX веков философ Бергсон подверг критике поиски вместилища разума. До этого времени головной мозг традиционно понимался как фундамент для процессов мышления. Декарт также сказал, что материя и разум основываются на действии шишковидной железы. Его теория позволяет сузить деятельность разума фактически до активности коры головного мозга или даже атомов, из которых она состоит. Таким образом, мыслительная активность собственного «Я», естественно, вызывает вопрос о том, где конкретно проходят процессы мышления. Когда мы мыслим, образы приходят на ум последовательно, один за другим. Среднестатистический человек понимает, что изображения появляются в мозге, предполагая, что существует тесная связь между этими образами в мозге и его сознанием.
На самом деле, физиологические знания Бергсона были богаче, чем у Декарта. Поэтому он уже отвергал предположение Декарта о том, что разум располагается в шишковидной железе. Бергсон подверг критике и то, что идеалисты отделяют окружающий мир от человеческого тела, а также разграничивают центр восприятия (головной мозг) от остального тела, игнорируя колебания, вызывающие сигналы, которые, в свою очередь, направляются в головной мозг через нашу нервную систему. Тем самым идеалисты фактически игнорируют сразу и материю, и тело, и сам мозг. Помимо прочего, Бергсон критикует некоторые взгляды материалистов и психологов, которые искали основу разума в мозге, и утверждает, что природа или ум не могут быть объяснены механически.
Для Бергсона то место, где действительно пересекаются разум и материя, это не головной мозг, а восприятие и память. Таким образом, он считает, что неверно утверждать, будто головной мозг – это орган, который формирует восприятие, то есть мозг не является местом, где с помощью химических и психологических процессов восприятие снова превращается в идею. Это не значит, что он не видел связи между сознанием и мозгом. Чтобы объяснить эту связь, Бергсон приводит в пример ситуацию с одеждой и вешалкой
[110]. Мы вешаем одежду на вешалку. Подобное действие проистекает из взаимной необходимости и не представляет непреодолимую связь между вешалкой и одеждой. Отношения мозга и сознания движутся по принципу разъединенной непрерывности, а не непрерывности как таковой. Поэтому Бергсон считает, что мозг не может объяснить все сознание.
Бергсон рассказывает о локализации языковых способностей в мозге, приводя в качестве примеров различные расстройства головного мозга, афазию, амнезию, нарушения зрения и нарушения слуха, чтобы продемонстрировать несоответствие мозга и разума. Например, в случае амнезии невозможно точно диагностировать поврежденную область головного мозга. То есть исчезновение памяти носит временный характер, и пациент по истечении некоторого времени может восстановить свою нормальную память. Кроме того, согласно закону регрессии памяти Рибо (Ribbot), даже расстройства пациентов с афазией, у которых обнаруживаются участки повреждения головного мозга, всегда прогрессируют, начиная с проблем в установлении порядка имен собственных, потом существительных, прилагательных и глаголов
[111]. Данный факт доказывает, что расстройства различных областей головного мозга и афазия напрямую не связаны.
Таким образом, головной мозг сравнивают со своеобразной центральной телефонной станцией
[112], которая связывает молекулярные движения нервной системы с определенным действием. Основная роль мозга – это быть механизмом движения спинного и продолговатого мозга. Бергсон считает, что мозг всего лишь анализирует полученные сигналы, выбирает соответствующие им движения, а потом связывает их с определенными движениями или действиями, а не добавляет и не вычитает что-то из этого процесса. Он также говорит, что сознание, которое действует в соответствии с выбором мозга, является чистым восприятием. Мозг – это не основа для идей, а в первую очередь место формирования движений и деятельности, как утверждает Бергсон.
