На этот вопрос отвечает философия, особенно «Критика чистого разума» Канта. При формировании разума используется только здравый смысл, к которому дополняются все накопленные знания, а дискомфортное состояние, удовольствие или влечения в нем исключаются. Таким образом, то, что определяется в мозге, не влияет на разум, а разум все же определяет результаты деятельности мозга. Несмотря на то, что мозг находится в ловушке детерминизма рождения и смерти, разум же не подчиняется законам природы и допускает существование нематериальной жизни вне правил механического кровообращения. Человеческий разум необъясним, даже если в его изучении опираться на сознание самых продвинутых животных. Поворотный момент в формировании мышления – это точка перехода от животного к человеку, которая не может быть прослежена до изменений молекулярных или клеточных групп, ее нельзя рассмотреть как некий измеренный процесс и нельзя сказать, что это изменение произошло только на основе естественного отбора.
Таким образом, нейробиологическая точка зрения о том, что изучение умственной деятельности головного мозга, возможно, будет постепенно упрощаться по мере развития соответствующих технологий, позволяющих нам более детально изучить работу мозга. Даже вопрос о том, может ли нейронная деятельность полностью объяснить сознание, приводит нас к пессимистической идее, что, возможно, найти физическую причину появления сознания не удастся. Кроме того, следуя принципам ньютоновской физики или квантовой физики, ученые уверены, что их дисциплины являются связующим мостом между материей и разумом, а также основой всех научных дисциплин. Тем не менее, они ограничивают спектр проблем изучения разума лишь теми вопросами, которыми они непосредственно занимаются. Поэтому сегодня все еще нет точного понимания того, как в целом формируются сознание и разум.
6.2. Чистая память и чистое восприятие
Дуалистическая концепция сознания и тела Платона и Декарта изменилась на теорию их корреляции после XIX века. Сугубо дуалистическая структура идеализма, то есть выделение отличных друг от друга духа и материи, на самом деле, не применяется в качестве твердой теории в отношениях разума и тела. Развитие психологии и физиологии, которые эмпирически изучали единство мыслительного процесса, позволяют нам пересмотреть идентичность человека, размышляя о традиционных идеологиях. Французский философ, представитель интуитивизма Анри Бергсон (Henri Bergson, 1859–1941) конкретизирует отношения между разумом и материей, и говорит о существовании и чистоте памяти. Он концентрируется на памяти, направленной на разум и материю. Разум и материя существуют на основе памяти, считает Бергсон.
Чтобы понять важность памяти, Бергсон исследует обычные сознательные явления. Сознание – это возникновение ощущений, эмоций, страстей или усилий, выраженных посредством языка. С помощью языка различаются субъект от объекта, один объект от другого объекта и далее описывается сознание. В этом контексте язык обладает пространственными характеристиками. Пространство может быть большим или маленьким, а большое пространство включает в себя небольшое пространство. Если сознание можно различить по языку, например, слабое, сильное, меньшее или большее, сильные чувства включают слабые чувства, а интенсивность чувств можно заменить их величиной.
Мы ретроспективно анализируем интенсивность сознания по количеству или размеру причин или даже прогнозируем результат только по одной причине. Однако причины и следствия сознания часто несовместимы друг с другом, тем более, что глубокие психологические переживания не коррелируют с внешними причинами. Также есть попытки объяснить интенсивность сознания с точки зрения теории механики или движения. В данном случае сознание выдвигается как нечто схожее с головным мозгом.
Каждое состояние сознания соответствует постоянной вибрации молекул и атомов в мозге, а интенсивность чувств измеряет ширину, сложность или диапазон таких молекулярных движений
[355].
Данный аргумент – это неполная гипотеза. Поскольку мы воспринимаем наши чувства как интенсивность, мы не ощущаем их как молекулярное движение. Точно так же мышечное движение сопровождается только поверхностными сознательными явлениями, такими, как ощущения или усилие, и не может объяснить все сознательные явления. В результате интенсивность сознания не может быть должным образом выражена в языке. В частности, глубокая радость, печаль, самопознание, энтузиазм или эстетические чувства оседают в недрах разума и отвергают любое изменение или внешнюю связь. Это – также тот случай, когда сознательное явление превращается в то, что мы называем душой. Например, когда желания смешиваются с глубокой страстью или проникновенным восприятием и памятью, объекты могут представляться нам иначе. Такого рода динамическое представление меняющихся форм предполагает, что различные психические состояния сосуществуют и тесно связаны друг с другом.
Анри Бергсон изображает бесконечность нашего внутреннего мира в чистой памяти, которую мы не можем испытать. Чистая память, которая существует как некий потенциал, похожа на разницу между реальностью и памятью, формирующую привычки. Рассуждения Бергсона приближаются к жизни, объясняя самосознание восприятием и памятью. Однако это объясняет то, что повседневное мышление получает опыт. Таким образом, его утверждение о чистой памяти имеет большую эмпирическую основу, чем философская психология Гегеля, который понимал дух как ключ к управлению миром разума, преодолевая при этом ограничения материальной среды. Гегель говорит, что наше «Я» растет как самостоятельный субъект и контролирует все вещи вокруг себя и наследует способность Творца.
Для Бергсона, однако, наше «Я» не может действовать независимо от общих понятий современного человека. Память скрывает барьер в виде разума или какие-либо патологии. Память как своего рода контролирующий орган сохраняет одно «Я» внутри другого «Я», и это похоже на своего рода иммунитет, который делает нас неспособными контролировать самих себя. Бергсон акцентирует внимание на глубине жизни, которая скрыта под доминирующей фазой рациональной умственной деятельности, отмечая роль памяти как независимого «другого» внутри субъекта. Память, которая предотвращает разделение разума и материи, участвует в нашем мышлении каждый раз, когда мы думаем о себе. Каждый момент жизни запоминается, и память постоянно участвует в нашем восприятии, расширяя или сокращая мысли, формируя нашу идентичность и существование. Следовательно, память, по Бергсону, должна рассматриваться как возможность размышлять о собственном «Я» и возможность рационального мышления в текущий момент.
Память у Бергсона – это время, когда накапливались восприятие и ощущения. В прошлом память часто обсуждалась в области изучения психологических вопросов и рассматривалась как сознательная способность воспроизводить прошлое. Бергсон, однако, возводит память в центр сознательной деятельности организма, помещая память в сознание. Реальность материи не может быть сведена к идеологическим представлениям или реалистическим независимым объектам, а может быть только представлена в памяти. Когда мы рождаемся, все воспоминания запечатлены в душе. Память не сохраняется в головном мозге и не забывается, а сохраняется в нашем сознании, как считает Бергсон. Конечно, возникает ощущение, что память исчезает, так как воспоминания отводятся в область безразличия, пока мы концентрируем внимание на жизни в текущий момент времени.
