Посторонний свидетель, возможно, поразится и сочтет подход раввинов к Священному Писанию произвольным и даже превратным, решив, что это попытка прийти к нужным выводам не мытьем, так катаньем. Столь враждебные суждения, в прошлом питавшие антисемитизм, основаны на предпосылке, согласно которой иудаизм определяется Библией. Но хотя иудейская религия, несомненно, произошла из Библии, она ни в коей мере не ограничена только лишь своим библейским наследием – и она, временами осознанно игриво, использует библейский текст, чтобы проявить свои обычаи и установленные порядки. Да, так иудеи пытаются неявно выразить то, что эти порядки и обычаи уже присутствуют в тексте Библии, но это не притязание в прямом смысле. То, сколь изобретательно они находят пассажи, вроде как позволяющие истолковать нужный, на основе связи слов, которая нередко кажется просто-напросто случайной – это на самом деле часть их любви к Священному Писанию, даже пусть неевреям она порой видится неподвластной контролю и, безусловно, произвольной. Такая изобретательность сумела обрести новую жизнь в недавних буквальных трактовках Библии [14], для которых случайные ассоциации уже не кажутся недостатком: если точнее, то это трактовки, движущей силой которых стал психоанализ. И, как говорит об этом Александр Самели, мидраш – это своего рода постмодернизм avant la lettre, иными словами, возникший тогда, когда никто даже не знал даже слова «постмодернизм».
Христианские формы толкования
Для ранних христиан Библия (конечно же, в этом случае содержавшая в себе и Новый Завет) тоже была особенной книгой – и требовала особых форм толкования. Уже отмечалось, что даже в самом Новом Завете ветхозаветные пассажи порой трактуются, как сказали бы мы, в духе мидрашей. Но есть и важные отличия от иудейских стилей толкования. У христиан было стойкое чувство того (как я показал в главе 13), что Священное Писание ведет связный и последовательный рассказ о вовлечении Бога в дела рода человеческого. Иногда христиане интерпретировали тексты по частям, в духе раввинов, но чаще их интересовали общая тенденция и общий смысл непрерывно идущих пассажей, и это придает христианскому толкованию Библии совершенно иной оттенок по сравнению с ее толкованием у иудеев, – по крайней мере в конце II века. Впрочем, у христианских толкований есть и нечто общее с теми, что приняты в раввинизме – это уверенность в том, что Библия представляет собой единое целое, а не просто коллекцию отдельно взятых книг, и в том, что к одной книге можно обратиться в попытках истолковать другую. Кроме того, как мы еще увидим, христианские толкования близки к мидрашу, поскольку сосредоточены на трудных местах или несообразностях текста, хотя и в меньшей степени.
Примерно в то же время, когда была составлена «Мехилта рабби Ишмаэля», великий ученый и учитель раннехристианской эпохи, Ориген [15], вершил свои труды в огласительном училище в Александрии. Это был его родной город, и родился он в семье христиан. Отец его погиб мученической смертью в 202 году. В отличие от многих раннехристианских авторов, чьи творения до нас дошли, Ориген не был епископом. В поздние годы он стал рукоположенным священником, но решение это оказалось роковым, поскольку принял его Ориген в Кесарии, в дни своих странствий по Святой Земле, чем вызвал гнев своего епископа в Александрии. Ориген переехал в Кесарию и учил там, пока его не бросили в тюрьму в дни гонений, устроенных императором Децием, где Ориген и умер, не выдержав мучений. (Именно в Кесарии он создал «Гексаплу», о которой мы поговорим чуть дальше [16].)
На первый взгляд Ориген в своем толковании Библии близок к раввинам. К примеру, его очень настораживает любая очевидная лексическая избыточность в пассажах, и он пытался объяснить ее примерно так же, как это делали в раввинизме:
Бытие 24:16, как кажется, говорит нам слишком о многом – и о том, что Ревекка была «девой», и о том, что «[ее] не познал муж», но на самом деле этим подчеркивается, что она была свята и телом, и духом (Гомилии на Бытие, 10.4). Когда Бог говорит: «Я взял левитов от среды сынов Израилевых»
[60], слова «от среды» кажутся излишними и ненужными. Но стоит тщательно разыскать, где еще в Священном Писании используется то же самое выражение, и его значимость станет явной: стоять «в среде», или «в середине», значит никогда не уклоняться ни направо, ни налево, иными словами, быть безгрешным. Это можно сказать лишь о Христе (согласно Иоанну Крестителю, Христос ‘стоит среди вас’ [Ин 1:26]). И все же можно сказать, что праведные (которые, как признано всеми, безгрешны), ‘живут [не «стоят»] среди’ (так в 4 Цар 4:13), и именно из их числа избирались левиты (Гомилии на Числа 3.2.3) [17].
Полагаю, аргументами такого рода был бы вполне доволен любой раввин. И равно так же, в духе раввинизма, Ориген находит глубинный смысл в пассажах, которые кажутся многословными, бессодержательными и изобилуют повторами. Возьмем знаменитый пример: в своей гомилии на ветхозаветную Книгу Чисел Ориген рассматривает фрагмент тридцать третьей главы (Чис 33:1–49). В этом пассаже перечислены сорок два места, в которых израильтяне останавливались в своих странствиях по пустыне на пути в Землю Обетованную. И каждый раз мы читаем: «И отправились они из пункта А и расположились станом в пункте B. И отправились они из пункта B и расположились станом в пункте С…» – и так до тех пор, пока у читателя наших дней не возникнет ощущение, что список продолжается ad infinitum и, поистине, ad nauseam
[61]. И сегодня его многие просто пропускают, но в эпоху раннего христианства читатели не могли позволить себе такой роскоши: Книга Чисел была богодухновенным Священным Писанием, а значит, пассаж непременно должен был обладать неким важным смыслом того или иного рода. Ориген толкует его как учение, согласно которому в жизни христианина сорок два этапа – по числу поколений, прошедших от Авраама до Христа, как о том гласит Евангелие от Матфея (Мф 1:17). (Обратите внимание: обычай находить связанные пассажи, принятый у раввинов, толкователь-христианин распространяет теперь на оба Завета.) Каждое из мест наделено символическим смыслом; и пусть даже Ориген не всегда мог предположить, что означает то или иное название, он нашел смыслы для многих – и был уверен в том, что все эти названия в каком-то роде значимы [18].
Перекрестный поиск по нескольким книгам в стремлении обнаружить такие подробности, как число «сорок два», типичен для раввинов, и можно подумать, что Ориген подпал под влияние иудеев: как мы увидим, он несомненно общался с некоторыми из них. Но есть и существенные отличия. Ориген, подобно раввинам, работает с моделью, в которой Библия представляет собой единую сеть взаимосвязанных значений, и для истолкования какой угодно части можно привлечь любую другую часть. И более того, оба смысла, раскрытые через отслеживание перекрестных ссылок, могут быть тайными: без Евангелия от Матфея (Мф 1:17) никто бы и не мог догадаться, что сорок две остановки – это символы этапов жизни христианина. Но раввины редко обращаются к идее символики, и равно так же редко предполагают, будто тексты обладают глубинным, духовным смыслом. Раввины склонны искать параллели между частями библейских историй: так, в пятьдесят пятой главе «Берешит Рабба», мидраша на Книгу Бытия, о котором мы говорили выше, связывание Исаака и обрезание Измаила, другого сына Авраама, воспринимаются как соответствующие друг другу события, а Авраам, оседлывающий осла (Быт 22:3) – напоминание о пророке Валааме в Книге Чисел (Чис 22:21) [19]. Ориген, напротив, писал: «Не следует предполагать, что исторические события являются прообразом других исторических событий, а материальные вещи – прообразом иных материальных вещей; скорее материальное служит прообразом духовного, а исторические события – прообразами умопостигаемых реальностей» [20]. Мы могли бы сказать, что соответствия у Оригена вертикальны – земля соотносится с небом, – а не горизонтальны, в отличие от раввинов.
