Как библейский критик Ориген предвосхитил многие открытия нашего времени. Например, он отмечал расхождения между Евангелиями – хотя, возможно, и более вольно, нежели могли бы сделать это другие, поскольку сам всегда имел возможность утверждать, будто эти расхождения указывают на духовные смыслы, в то время как иных, воспринимавших все более буквально, эти тексты просто бы привели в замешательство. Стивен Вестерхольм и Мартин Вестерхольм приводят в качестве цитат такие примеры:
Если, как гласят о том синоптические Евангелия, за крещением Иисуса («немедленно», согласно Мк 1:12–13) последовали сорок дней поста в пустыне и искушение от сатаны, то стоит заметить, что в Евангелии от Иоанна не только ничего не сказано об искушении, но и хронология («на другой день» после крещения Иисуса; «на другой день» после этого дня; «на третий день» [Ин 1:35, 43; 2:1]) совершенно исключает такую возможность (Толкования на Иоанна 10.10). Как говорят, Иоанн Креститель, согласно Евангелию от Матфея, был арестован «в дни искушения Иисуса» (Мф 4:1–12); при этом в Евангелии от Иоанна он остается на свободе и проповедует на протяжении долгого времени (Толкования на Иоанна 10.35). События, которые у синоптиков произошли за время одной-единственной поездки в Иерусалим (скажем, торжественный вход и очищение Храма), у Иоанна разнесены во времени и происходят в разных поездках, разделенных великим множеством других деяний и странствий (Толкования на Иоанна 10.129). «И кроме того, на основании многочисленных прочих пассажей, если кому-нибудь придется тщательно изучать Евангелия в попытке выверить расхождения в той мере, в какой они касаются исторического [иными словами, буквального. – Авт.] смысла… он просто будет ошеломлен» (Толкования на Иоанна 10.14) [41].
Иногда, как утверждает Ориген, противоречия можно примирить, но по большей части он довольствуется тем, что просто отмечает их и затем отстаивает свое мнение, согласно которому Евангелия нельзя понимать только лишь на историческом уровне: расхождения ничего не значат, если трактовать все в духовном смысле. «В стремлении достичь своей мистической конечной цели [евангелисты] переносили те или иные эпизоды и помещали в ту или иную обстановку событие, которое произошло где-то в другом месте, или даже… меняли порядок времен на прямо противоположный и вносили поправки в условия, в которых протекала беседа» [42].
Многие современные христиане с этим согласятся: их совершенно не беспокоят расхождения в Евангелиях, поскольку они полагают, что образ Иисуса, предстающий в евангельских рассказах, совершенно ясен, и на него никак не влияют противоречащие друг другу подробности. Современные критики часто обращаются к расхождениям, приводя их в свидетельство о том, что каждое Евангелие обладает своей отдельной целостностью, как созданное произведение, – а значит, расхождения становятся частью аргумента, выдвигаемого против исторической точности любого из Евангелий и в защиту попыток воссоздать историческую реальность через такие инициативы, как, скажем, «поиск исторического Иисуса» (см. главу 17). К мысли о том, будто каждый из евангелистов рассказывал отдельную историю, Ориген тяготел в гораздо меньшей степени, нежели мы, и для него все, что написано в Евангелиях, было истиной – на каком-либо уровне, буквальном или духовном. Но он, обладая литературной выучкой, чувствовал различия в стиле и подходе. И, к примеру, именно он, руководствуясь стилистическими основаниями, выдвинул аргументы, которые и сейчас приводятся как стандартные в доказательство того, что Послание к Евреям не принадлежит апостолу Павлу, – в то время как многие из отцов Церкви просто принимали на веру то, что оно именно апостолу Павлу и принадлежит.
Антиохийская школа
Для последующих библейских толкователей важность Оригена неизмерима. Все они в той или иной мере принимали и применяли его аллегорической метод трактовки Ветхого Завета и обращали себе во благо его познания, проявленные в составлении «Гексаплы». Однако в следующем веке в Антиохии Сирийской возникла школа толкователей, чей подход значительно отличался. Среди значимых представителей Антиохийской школы можно особо выделить троих: это Иоанн Златоуст, Феодор Мопсуестийский (350–428; Мопсуестия была маленьким городом в Киликии, ныне это территория Турции) и Диодор Тарсийский († ок. 390) [43]. Позже этой традиции следовал Феодорит Кирский (393–457).
Уже привычным стало говорить о том, что Антиохийская школа отвергала аллегорические трактовки и предпочитала буквальные. Ее сторонники склонны избегать мессианских толкований пророческих текстов и псалмов; скорее, они – как и иудейские толкователи – полагали, что эти пророчества уже исполнились в истории еврейского народа и не ждут исполнения во Христе. Это привело к тому, что современники, думавшие иначе, стали обвинять антиохийцев в «иудейщине». Но в других случаях их толкования кажутся столь же аллегорическими, как и у Оригена, и антиохийцы были ему очень многим обязаны. Например, Феодорит Кирский приводит такое надписание псалма 29 – «Псалом песни обновления дому»
[64] – и говорит об этом так: «Посему “обновлением дома” называется воссоздание человеческого естества, какое совершил Владыка Христос, прияв за нас смерть, и смерть сокрушив, а нам даровав надежду воскресения» [44], – и вряд ли это толкование можно назвать буквальным. Антиохийцы считали, что текст следует понимать как наставляющий нравственно и духовно, а не просто как набор букв; это слегка напоминает иудейские трактовки – не в том, что и те и другие избегают аллегорий: просто как у антиохийцев, так и у иудеев проявлено стремление увериться в том, что текст призван поведать о галахе и уместен для повседневной жизни.
Отчасти из-за этого стремления, навеянного беспокойством, толкователи Антиохийской школы уделяли внимание вопросам жанра и хода аргументации в тексте, в чем им очень способствовали их познания в риторике. Все они были серьезными интеллектуалами и вполне могли бы достичь карьерного успеха в общественной жизни Антиохии, большого и процветающего города, в котором был целый класс управленцев, а христиане могли вести достойную жизнь, уже не боясь, что их будут гнать, словно сектантов, как в прежние времена. Антиохийцы глубоко изучали тексты классической эпохи и воспринимали их не как простые сборники фрагментов, а как непрерывные и четко структурированные аргументы, и те же принципы они применили к Библии. Вот что пишет по этому поводу Франсис Маргарет Янг:
Ориген со спокойной душой расшифровывал знаки и не беспокоился ни о текстуальной, ни о нарративной связности, а сами знаки были символами… Но это означало, что формулировка текста обрела свою важность не в контексте и не в ходе мыслей, а в йотах и титлах, толкуемых сверх всякой меры. Антиохийцы искали иных отношений между формой и содержанием, стилем и смыслом. Нарративная последовательность и ход рассуждений имели значение. Текст не был отговоркой для чего-либо еще [45].
И реакцию антиохийцев на аллегории Оригена провоцировали не буквализм как таковой и не интерес к историчности в самой ее сути, а скорее – иной подход к нахождению смысла в литературе, происходивший из образовательной системы греко-римского мира. Возможно, нам следовало бы сказать, что они противились не «аллегории», ведь аллегория была общепринятой фигурой речи, и если текст нес в себе ее признаки, даже аллегория была дозволительной. Они выступали против того рода аллегории, который уничтожал текстуальную связность [46].
