К текстуальному смыслу Фома Аквинский относил все, о чем намеревался сказать автор, независимо от того, был ли этот смысл буквальным в обычном значении слова или метафорическим в случае притч или видений. Он писал: «Буквальный смысл есть тот, который изначально обозначен словами, независимо от того, используются ли они в своем собственном или же в переносном значении» [28]. Духовным (этот термин лучше, нежели «аллегорический») был смысл, предназначенный Богом, и, возможно, он был неочевиден даже для самих авторов Священного Писания – так могло обстоять дело, скажем, с некоторыми из мессианских пророчеств [29]. Найти духовный смысл можно было лишь обладая богословской и религиозной проницательностью. Это простое разграничение избегает многих осложнений, в которые прежде, в раннем Средневековье, впадали некоторые из теорий интерпретации. Вниманию к авторским намерениям предстояло стать ключевым в последующих исследованиях Библии; впрочем, с недавних времен его роль часто оспаривается, как мы увидим в главе 17.
Превыше всего Фома Аквинский прославился как философ и богослов, создавший невероятно много произведений: его «Сумма теологии» занимает несколько томов. Но в свое время он считался прежде всего библейским экзегетом, и его ежедневным трудом было объяснение Священного Писания. В его представлении, почерпнутом из Библии, христианская доктрина не полностью независима от священных текстов [30]. Впрочем, как и у многих, кто принимал эту теорию и до того, и после, многое в учениях Фомы восходит вовсе не к Библии, а к его философскому истоку – учению Аристотеля. Фома считал, что между Мыслителем – так он называл Аристотеля – и учениями Библии нет никаких противоречий.
Комментарии и Глосса
Большая часть средневековых учений в монастырях, церквях и ранних университетах – скажем, таких как Парижский университет, Оксфорд и Кембридж – принимало форму комментариев к Библии. Лишь в XIII веке, когда появились нищенствующие ордена – доминиканцы и францисканцы, богословие как дисциплина чуть отошло от толкования Библии, темы, не имеющие отношения к библейским, с тех пор тоже получали разъяснение и обсуждались с полным правом. Но даже в спорах на темы, никак не связанные с Библией, богословы, как ожидалось, должны были знать библейские тексты очень четко и точно – как знал их Фома Аквинский. Но ни один ученый-гуманитарий не мог прожить настолько долго, чтобы изучить все библейские книги самостоятельно, и появились справочные издания, в которых содержались, как считалось, лучшие комментарии отцов Церкви по поводу книг Священного Писания.
Эту традицию можно увидеть еще до VIII столетия в так называемых florilegia, «цветниках», где цитаты из произведений святых отцов приводились как сопровождение к библейским пассажам: классический пример – «Сентенции» Исидора Севильского (560–636). Florilegia строились на основе творений святых отцов Востока и Запада, а также трудов Григория Великого, который в раннем Средневековье получил широкое признание как мастер в толковании Библии. Но к XII веку развился обычай делать Библии с такими комментариями – их выбирали из florilegia, получивших название «толкований», и вписывали в Библию между строк и на полях. Такие комментарии часто именовались глоссами, вот и Библия, содержащая их, тоже обрела имя Глоссы (glosa, glosatura или glosatus). Строки, скорее всего, располагали в соответствии с обычаем, который уже стал привычным в гуманитарных науках, где текст писали, оставляя пробелы, в которых студенты могли делать пометки [31]. В кафедральных школах Северной Франции такой же метод применили к библейскому тексту.
Со временем развилась более-менее согласованная версия Глоссы, известная как Glossa Ordinaria («Общепринятая глосса»). Видимо, изначально над ней работали Ансельм Лаонский († 1117) и другие учителя на севере Франции [32]. Для многих из тех, кто читал лекции о Библии, наличие какой-либо версии Glossa Ordinaria вскоре стало необходимым условием для библейских занятий: студентам предстояло приносить на лекции свои копии. С XII века появляются тысячи копий Библий-глосс – их становится больше, чем просто Библий. Примерно к 1120 году были составлены глоссы на каждую из библейских книг, и лекции посвящались уже не избранным книгам, а всему Священному Писанию; на таком фоне и возникла Сен-Викторская школа, о которой мы уже говорили. Выдающимся лектором, посвящавшим свои занятия всей Библии в целом, был Стефан Лэнгтон, впоследствии архиепископ Кентерберийский. Согласно подсчетам, полное издание Glossa Ordinaria занимало примерно двадцать один том. Этот текст обрел настолько полуофициальное признание, что в конце XII века Петр Коместор († 1178/79) делал глоссы на саму Глоссу.
Впрочем, Глосса не была единой работой, приведенной в соответствие со стандартом, какой могла бы стать в эпоху печатного дела. Она существовала во множестве версий [33]. Как правило, Глосса состояла из текста той библейской книги, на которую давались комментарии, из самих комментариев (кратких глосс), расположенных между строк, и из более пространных глосс на полях, а также над текстом или под ним. Длинные пассажи, в которых приводились и рассмотренный вопрос, и комментарии (редко когда с расхождениями, но представляющие разные нюансы), располагались между глав или после основного текста, в то время как каждой библейской книге предшествовал соответствующий раздел из перевода Иеронима: вскоре эти комментарии обрели такой авторитет, что уже даже на них пришлось создавать глоссы, а относились к ним чуть ли не как к священным текстам. Несомненно, здесь проявлялась тенденция, которую мы уже замечали, говоря об общем характере христианских комментариев: Глосса начала преобладать над самим текстом, подлежавшим истолкованию, стала его «голосом», и без нее он оставался немым [34], и читатели воспринимали библейский текст лишь в свете толкований Глоссы. Возможно, именно сознание того, как поменялись и обратились в свою противоположность соотношения между предположительно авторитетным текстом и его предположительно второстепенным комментарием, заставило Франциска Ассизского настоять на том, что к его Уставу, по которому надлежало жить нищенствующему ордену францисканцев, никогда не следует составлять глосс.
Влияние Глоссы могло быть особенно заметным. В частности, междустрочные глоссы часто придают тексту радикальный сдвиг от естественного смысла к «духовной» трактовке. «Глосса трактует текст, особенно текст книг ветхозаветных, как духовный урок о Христе и о том, как следует жить христианину» [35]. Многим пассажам придается христианский уклон, новозаветные притчи толкуются аллегорически и внимание к естественному смыслу склонно совершенно утрачиваться. Текст стал движущей силой для истолкования христианской доктрины, и ни в чем не проявлялось того, что он мог поведать и собственную историю, не связанную с учениями Церкви, или же мог в чем-то им противоречить. Если помыслить в терминах двух данностей, Библии и христианского вероучения, то в Глоссе они просто слились воедино [36]. Богословие отождествилось с истолкованием Библии, но на деле это означало, что богословские темы и представления возобладали во всей интерпретации библейского текста.
Glossa Ordinaria. Девятая глава Книги Бытия, рассказ о создании Ноева ковчега
