Кроме того, мы отмечали и противоречие (или парадокс) в отношении христиан к ветхому и новому: оно выражалось в том, что христианское откровение, явленное во Христе, изначально мыслилось как значимое именно в своей новизне, по контрасту с тем, что знал Израиль прежде, но вскоре это откровение стало «традицией», и его начали почитать уже потому, что оно требовало такой почтительности. Конечно же, такое встречается и в иных сферах, но особенно – в религии, где новые движения сперва впечатляют своей новизной, но потом к ним обращаются уже потому, что они давние, а их позиции прочны. Стоит лишь вспомнить, скажем, движение францисканцев, волнительную новую форму, которая позже, в последующих поколениях, превратилась в традицию. На то, как соотносятся Ветхий и Новый Заветы в мышлении христиан, влияет и эта динамика. Тот же Маркион настолько проникся новизной христианских произведений (особенно посланий Павла), что просто упразднил Ветхий Завет и в глазах своих последователей лишил ветхозаветные тексты любого авторитета, в то время как другие пастыри делали акцент на неразрывной связи двух сводов мысли и писаний.
Вдохновение
В этой книге я не стал подробно останавливаться на вопросе богодухновенности Библии. Отчасти я решил поступить так потому, что прежде всего стремился объяснить, как возникла Библия, как ее понимали на протяжении веков и как мы можем воспринимать ее элементы сегодня. А кроме того, есть и другая причина: богодухновенный язык в самой Библии встречается гораздо реже, чем это предполагают. В Еврейской Библии порой говорится, что Бог вдохновлял тех или иных людей, в особенности пророков, и в том числе Моисея, но к самим книгам это не относится. Пятикнижие ни разу не притязает на то, будто Еврейская Библия была вдохновлена Богом – как и на то, будто ее написал Моисей. И книги Нового Завета равно так же не уверяют, будто они вдохновлены свыше. Главный пассаж, уместный в разговоре о вдохновенности текстов (в противопоставлении с вдохновением людей), взят из Второго послания к Тимофею (2 Тим 3:16–17, см. Вступление):
Все Писание богодухновенно и [или же: Все Писание, вдохновленное Богом, также… – Авт.] полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен [5].
Здесь под словом «Писание», скорее всего, подразумевается Ветхий Завет – если, конечно, ко времени создания Второго послания к Тимофею еще не появился какой-либо новозаветный материал, о котором можно было рассказать (сравн.: 2 Пет 3:16, где послания апостола Павла, как кажется, названы священными текстами: «…как он говорит об этом и во всех посланиях, в которых есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, превращают, как и прочие Писания»). Слово «богодухновенно» – если дословно, «навеяно дыханием Бога», – как кажется, подразумевает, что автором библейских книг является Бог, причем иных намеков в подобном духе нам больше нигде в Библии не встретить. В иудаизме был обычай воспринимать книги Еврейской Библии как дарованные духом Божьим, хотя о том, как именно это происходит, сказано немногое.
Но несмотря на то что в самой Библии отсылок к этому мало, христиане часто говорили, что она сотворена божественным вдохновением. В последний раз я видел этот термин совсем недавно, в небольшой книге, опубликованной в 2014 году католической Папской библейской комиссией. Называлась она «Вдохновенность и истинность Священного Писания: слово, исходящее от Бога и возглашающее о Боге ради спасения мира»
[82]. Довод в этом документе приводится такой: Бог – окончательный творец Священного Писания, но все же авторы разных книг (а в некоторых случаях и создатели источников, из которых составлялись книги) – тоже его истинные творцы. Здесь дается отсылка к Dei Verbum
[83], одному из документов Второго Ватиканского Собора (цитата из него уже приводилась во Вступлении), и приводятся такие слова: «Для составления же священных книг Бог избрал определенных людей, воспользовавшись их способностями и силами, чтобы при действии Его Самого в них и через них они письменно передали, как настоящие авторы, все то, и только то, что Он хотел» (Dei Verbum, III, 11.2–4). Соответственно, «вдохновение, – как говорят авторы упомянутой книги, – как деятельность Бога… напрямую касается людей, ставших авторами: именно они были лично вдохновлены. Но потом сочинения, написанные ими, тоже были названы вдохновенными». «Общее заключение» в книге выглядит так:
Если некто, с одной стороны, в полной мере осведомлен о том, что эти писания сочинялись людьми и что авторы оставили в своих произведениях оттиск их собственного литературного гения, то этот некто, с другой стороны, равно так же признаёт в них уникальное божественное свойство, различным образом подтвержденное священными текстами и по-разному объясняемое богословами на протяжении истории [7].
Поражает фраза, в которой авторы уверяют: «Типичный пример подобного – Евангелие от Иоанна, где каждое слово, как говорят, являет собой стиль Иоанна и в то же время верно передает то, что говорил Иисус» [8]. Как, ради всего святого, может каждое слово сделать и то и другое? (И вот эта неловкая ремарка «как говорят, являет собой»… Неужели Комиссия решила дистанцироваться от утверждения?)
Это становится примером второго парадокса: того, сколь трудно поддержать возвышенную доктрину вдохновенности священных текстов, если некто также осведомлен о том, что Библия – это в основе своей документ, созданный людьми. Авторы «Вдохновения и истинности» не хотят сказать, будто Бог просто захватил власть над авторами, подавил их и велел им, словно простым писцам, фиксировать под диктовку Его собственные слова. Кстати, были и такие теории: в XVII веке богослов-лютеранин Иоганн Андреас Квенштедт (1617–1688) утверждал, что авторы библейских текстов представляли собой «лишь перо и чернильницу», – все слова диктовал им Бог:
Дух Святой не только вдохновлял пророков и апостолов, внушая им и содержание, и смысл, заключенный в Писании, или же значение слов, чтобы они могли по собственной свободной воле облекать эти мысли и выражать их в своем стиле и своими словами – но поистине Дух Святой добавлял, вдохновлял и диктовал и сами слова, и все до единого термины [9].
Переводчики Библии короля Якова приняли похожую теорию. Сказав о Священном Писании как об «источнике чистейшей воды, текущем в жизнь вечную», они продолжают:
И в чем же чудо? В том, что источник сей происходит с небес, не с земли; творец его Бог, не человек; сочинитель его Дух Святой, не ум Апостолов или Пророков; писцы же те, кто освящен был от утробы матери и облечен главной частью Духа Божьего [10].
Теории о диктовке сегодня не в чести: даже самые ревностные приверженцы христианских традиций допускают мысль о том, что библейские авторы вносили свой вклад силой собственного разума. Но если принять это, тогда трудно исключить и возможность того, что в Библии могут оказаться ошибки – а этого библейские консерваторы стремятся избежать любой ценой. В расхожем мнении консерватизм по отношению к Библии часто отождествляют с ее буквальным прочтением, но на самом деле он больше связан с непогрешимостью [11], а иногда его сторонники принимают метафорическую трактовку, если та сохраняет истинность текста, – как поступали Ориген и его последователи. И да, некоторые христиане консервативного толка по сей день уверены: раз в первых главах Книги Бытия сказано, что мир был сотворен за шесть дней, значит, именно так он и был сотворен – иными словами, они толкуют текст совершенно буквально. Впрочем, многие другие традиционалисты утверждают, что в данном случае «день» не означает периода из двадцати четырех часов в прямом смысле, а подразумевает несколько более долгий временной промежуток. Авторов вдохновлял Бог, и, значит, они не могли ошибаться, а поскольку нам известно, что мир формировался и жизнь развивалась на протяжении миллиардов лет, значит, именно так и сказано в Книге Бытия. Здесь вопрос, о котором идет спор – не следование букве, а непогрешимость. Текст можно толковать множеством способов, но нельзя прочесть и поддержать то, что, как мы уже знаем, не соответствует истине. Я часто слышал, как христиане отрицают, что мир был создан за шесть дней, но настаивают на том, что в творении, видимо, было шесть периодов, и даже на том, будто такую идею поддерживает наука – и они готовы пойти на что угодно, лишь бы не признать, что Книга Бытия просто ошибается.
