Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его.
2 Тим 4:7–8
Но то, что текст вдохновенен, еще не значит, что он не подложный, и когда в таких посланиях упоминаются случаи, которые вроде бы происходят с Павлом, сложно счесть их истинными, даже если о них написано «в духе Павла».
Возможно, более важная проблема состоит в том, может ли произведение, написанное под псевдонимом и несомненно подложное, тем не менее содержать ценные идеи и учения. Человек, подделывающий произведения искусства, может создать прекрасную картину, очень близкую к стилю художника, которому он подражает. Если мы знаем, что перед нами подделка, то во многом она станет для нас гораздо менее ценной – но, если говорить об эстетике, мы все еще сможем ей восхищаться. Примерно так же обстоит дело и с подложным документом: в нем можно найти нечто ценное в литературном или богословском аспектах, сколь сильно бы мы ни сожалели о том, что его автор решил достичь одобрения, приписав свой труд другому. К Пастырским посланиям нельзя обращаться, если мы стремимся воссоздать образ мышления апостола Павла, но нам ничего не мешает изучать сами эти послания, смотреть, какие мысли выражены в них, и находить их интересными, а может, и убедительными. Конечно, их не следует воспринимать наравне с мыслями самого Павла – да и клеймо подделки с них уже не устранить.
А могут ли произведения, написанные под псевдонимом, считаться авторитетными в вопросах религии, и если да, то насколько? Многое зависит от того, как мы определим авторитет библейских книг. Почему авторитетны послания Павла? Потому что написаны Павлом? Если так, то стоит доказать, что одно из таких посланий подложно – и его авторитет, скорее всего, ослабнет или даже сойдет на нет. Или же они обладают авторитетом, поскольку находятся в Библии? Если так, то вопрос о том, кто их написал, становится совершенно неважным. Впрочем, христиане в большинстве своем ответят и так, и так – хотя это, может быть, и нелогично. А что бы мы могли сказать о каком-нибудь новом послании, если бы некий разумный довод позволил предположить, что оно принадлежит Павлу? Оно бы обрело такой же авторитет, как Послание к Римлянам? Или больший авторитет, нежели Пастырские послания? Сложно сказать.
На деле многие из тех, кто читает Новый Завет, приписывают некоторым посланиям больше авторитета, нежели другим. Лютеране, как известно, выдвигают на первый план Послание к Римлянам и Послание к Галатам – и не ценят Послание Иакова, которое сам Лютер называл «соломенным посланием», поскольку оно, как кажется, учило «спасению делами». Вопрос о приоритете одних посланий над другими связан с заботами об идеологии. Это показывает, скажем, проблема с тем, предоставлять ли женщинам право руководить в Церкви: ревнители традиций, апеллируя к апостолу Павлу, ссылаются на Первое послание к Тимофею, а более либеральные христиане отвечают, что это послание вообще не принадлежит Павлу. Эти пути расходятся, и на них мало где могут совпасть воля и желание сторон. И потому подлинность новозаветных посланий – это не просто формальный и теоретический вопрос, а проблема, способная повлечь для церквей немалые последствия.
8. Евангелия
Павел не упоминает никаких подробностей о жизни Иисуса – лишь говорит, что Иисус родился, установил таинство Евхаристии (1 Кор 11:23–26), был распят, умер и воскрес из мертвых (Гал 4:4). Изречения Иисуса он цитирует лишь изредка. Главный пример – его ссылка на слова Иисуса, произнесенные на Тайной Вечере:
Ибо я от Самого Господа принял то́, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание. Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет.
1 Кор 11:23–26
В общих чертах это соотносится с традициями в Евангелиях от Матфея, Марка и Луки, хотя ближе всего к последнему [1]. Учение Павла о разводе и вступлении во второй брак тоже восходит к Иисусу (1 Кор 7:1–11); впрочем, неясно, что именно из них Павел имел в виду – те фразы, которые Иисус произносил в земной жизни, или же учение, которое, как верил Павел, было открыто ему воскресшим Господом. Но в любом случае можно справедливо сказать, что Павел весьма нечасто цитирует Иисуса, сколь бы странным это ни показалось.
И все же невозможно представить, будто Павел мог обратить в евангельскую веру стольких людей и при этом не рассказать им хоть немного о том, кем был Иисус, а это неотделимо от того, чему он учил. Обращенные должны были узнать об Иисусе в должной мере – иначе как бы они ощутили, что его воскресение – это Благая Весть? Если бы из мертвых, например, был воскрешен Понтий Пилат, вряд ли такая весть стала бы для них поводом для торжества. И нам остается предположить, что ранние христианские церкви получили некое представление, пусть даже отрывочное и самое элементарное, о жизни Иисуса и его учении. (Это подразумевается в речах, приведенных в Книге Деяний святых апостолов, скажем, в таких как Деян 2:14–36, где Петр описывает Иисуса как «мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями».) Это значит, что христиане, ставшие вестниками Евангелия – такие как Павел – должно быть, передавали и изречения, и истории, основанные на свидетельствах очевидцев, и сложно вообразить, чтобы эти истории радикально отличались от рассказов, которые мы встречаем в Евангелиях; следовательно, основы Евангелий восходят к самому началу христианского движения.
Ничего из вышесказанного не означает, будто Евангелия – это сами по себе рассказы очевидцев. Часто считается, что Евангелия основаны на воспоминаниях четырех разных свидетелей, и это объясняет, почему они отличаются друг от друга. Но только два их них (Евангелие от Матфея и Евангелие от Иоанна) хотя бы приписываются тем, кто входил в число двенадцати апостолов, и даже в этом случае авторы определялись значительно позже, чем возникли сами Евангелия: их заглавия («от Матфея», «от Марка», и так далее – без слова «Евангелие») не являются неотъемлемой частью текста, а были добавлены позже, когда переписывались манускрипты, – когда это в точности произошло, мы не знаем. В последующей традиции сочли, что Марк – это «Иоанн, называемый Марком», упомянутый в Деяниях (Деян 15:37), а Лука – это «Лука, врач возлюбленный», о котором говорится в четвертой главе Послания к Колоссянам (Кол 4:14). Но даже если это правда, все равно ни один из них не мог даже и близко быть свидетелем событий, о которых они писали. Это признавалось всегда. Мы видим это даже в попытке причислить к реальным свидетелям хотя бы Марка: попытку эту предпринял Папий, епископ малоазийского Иераполя (70–163). В своем труде «Изложение изречений Господних» Папий, как считается, сообщил о том, что, согласно «Иоанну пресвитеру», Марк выступал как переводчик Петра и написал свое Евангелие на основе воспоминаний апостола [3]. Но даже будь это правдой, Марк все равно стоит в отдалении от событий, о которых повествует. Лука, по его собственным словам (Лк 1:1–4), расспрашивал многих, пытаясь выяснить истину об Иисусе.
