Источник Q дает нам простую модель для понимания истоков Евангелия от Луки. Скорее всего, у Луки не было двух Евангелий – от Марка и Матфея, и ему не приходилось сравнивать их и переписывать фрагменты то из одного, то из другого, меняя порядок. У него просто было одно Евангелие (от Марка), в которое он добавил фрагменты из Q – причем не повествования, а только изречения Иисуса. (У Луки очень немного таких повествований, которых нет у Марка.) У Матфея равно так же было Евангелие от Марка и Q, и работал он схожим образом, хотя итог получился на удивление иным. Кроме того, оба евангелиста обращались к своему материалу, которого не было ни у Марка, ни в Q, и добавляли его туда, куда считали нужным.
Практически все библеисты в немецкоязычном мире приняли гипотезу об источнике Q как лучшее объяснение любопытных взаимосвязей в синоптических Евангелиях. Впрочем, в англоязычной библеистике некоторые поддерживают более раннюю идею о том, что Лука переработал Евангелие от Матфея. У истоков этого «движения анти-Q» стоял мой учитель, Остин Фаррер [10], а продолжили его Джон Маддимен и его ученик Марк Гудакр [11], решительно утверждавшие, что в гипотезе об источнике Q нет необходимости: там, где Лука меняет порядок, принятый в Евангелиях от Марка и Матфея, для этого находятся причины, а там, где он вроде бы сохраняет версию изречения, «более близкую к изначальной», он просто предпочитает менять версию Матфея.
Есть и еще одна давно известная проблема: «соглашения Матфея и Луки против Марка». Есть много мест, где и Матфей, и Лука словно в точности следуют Евангелию от Марка (иными словами, тексту, не взятому из источника Q) – но есть и другие места, где они отличаются от текста Марка, причем одинаково. Например, в Мк 4:30–32 приведена притча о горчичном зерне:
И сказал: чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его? Оно – как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные [12].
И Матфей, и Лука воспроизводят эту притчу (Мф 13:31–32; Лк 13:18–19), но в обоих Евангелиях сказано: «которое человек взял и посеял на поле своем / которое, взяв, человек посадил в саду своем»; «и становится деревом / и выросло, и стало большим деревом» и птицы небесные укрываются «в ветвях его», а не «под его тенью». Как это объяснить, если Лука и Матфей писали независимо друг от друга. Возможно, этот пассаж был и в Q, и в Евангелии от Марка – но это очень сложное решение; а может быть, Матфею и Луке была знакома версия Евангелия от Марка, которая отличалась от той, что есть у нас, – но это просто нагромождение догадок. Самое простое решение явно в том, что Лука знал текст Евангелия от Матфея (или Матфей знал текст Евангелия от Луки) [13].
Как бы ни разрешился в конце концов этот спор, он показывает нам, насколько сложны взаимосвязи синоптических Евангелий – и насколько шатки и ненадежны любые гипотезы. У теории о том, что истоком Евангелий от Матфея и Луки стали Евангелие от Марка и Q (иногда ее называют теорией двух источников), тоже есть слабые места: что тогда сказать о материале, который присутствует только в Евангелии от Матфея (скажем, притча о работниках в винограднике, Мф 20:1–16) или только в Евангелии от Луки (та же притча о блудном сыне, Лк 15:11–32, или притча о добром самаритянине, Лк 10:29–37)? Критики обозначили эти материалы как еще два источника, присвоив им литеры M и L [14], но нам известно лишь то, что это могут быть свободные сочинения, соответственно, Матфея и Луки.
Это ставит перед нами важный вопрос. Да, есть достойные причины принять гипотезу об источнике Q, но она порой может послужить тайным планам религиозных традиционалистов. Теория, согласно которой Матфей и Лука берут свой общий, но отсутствующий у Марка материал из некоего раннего источника, неявно отрицает, будто они могли и сами сочинить что-либо из него. Гипотезы об источниках M и L действуют примерно в том же ключе: они уверяют нас в том, что материал, который мы ценим в Евангелиях от Матфея и Луки, поистине древнее этих Евангелий – а возможно, восходит и к самому Иисусу. И да, может быть, это именно так, но критический анализ Евангелий не в силах этого показать. Современные подходы к Евангелиям все настойчивее пытаются делать акцент на том, что образ Иисуса, представленный в Евангелиях от Матфея и Луки, носит типично «матфеев» или типично «лукианский» характер. И более того, эти подходы привлекают внимание к пассажам, которые встречаются либо лишь в одном, либо лишь в другом из упомянутых Евангелий, и это ослабляет уверенность в том, что они являются истинными воспоминаниями о самом Иисусе. Если Иисус говорит нечто, идущее вразрез с общей тенденцией Евангелия, мы можем быть уверены в том, что его изречения подлинные, поскольку евангелист бы их не сочинил (это так называемый «принцип непохожести»); но если эти изречения типичны для интересов и акцентов евангелиста, нам придется остаться на позиции скептиков в вопросе о том, восходят ли они к самому Иисусу или придуманы евангелистом.
Например, притчи у Луки – это длинные и сложные истории, и в них множество смыслов, понять которые очень непросто. В притче о блудном сыне присутствует не только прощение «плохого» сына, но и упрек, а наряду с ним и благословение, обращенные к «сыну хорошему» – и все это очень непохоже на гораздо более краткие и простые притчи у Марка и Матфея.
Еще сказал [Иисус. – Авт.]: у некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожка́ми, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся.
