Кажется ясным, что Евангелия от Матфея и Луки представляют собой альтернативные обновленные версии Евангелия от Марка. О Евангелии от Иоанна подобное сказать сложно, поскольку его зависимость от синоптических Евангелий трудно показать. Как мы видели, чудеса («знамения»), описанные в нем, по больше части отличаются от тех, что упомянуты у синоптиков, а в том, как представлено у Иоанна и у синоптиков, почти нет точек соприкосновения. Если Евангелие от Иоанна предназначалось для того, чтобы заменить собой синоптические Евангелия, то подобного было невозможно достичь при помощи улучшений и мелких правок – иными словами, пойдя по тому пути, по которому, как утверждается, пошли авторы Евангелий от Матфея и Луки: оставалось лишь заменить все полностью. Возможно, оно и не планировалось как замена, а представляет совершенно иной ряд традиций, которые мы можем представить (впрочем, Бокэм бы с этим поспорил) как версию жизни Иисуса, известную не в Греции и не в Палестине, а в Малой Азии – и, может быть, в этих традициях сохранились воспоминания, утраченные в других местах. Например, иногда предполагают, что хронология последних дней земной жизни Иисуса в Евангелии от Иоанна более точна, нежели у синоптиков [29], и даже если Четвертое Евангелие – это более поздний труд (возникший в конце I века), в нем тем не менее сохранены подробности гораздо более ранней традиции. Иоанн прекрасно осведомлен о местах в Иерусалиме, таких как Гаввафа («каменный помост», Ин 19:13). У большинства библеистов остаются сомнения в том, что пространные речи Иисуса в Евангелии от Иоанна могут восходить к тому же человеку, который произносил краткие и лаконичные изречения в синоптических Евангелиях: это все равно что пытаться соединить апостола Павла из Послания к Галатам, скажем, с апостолом Павлом из Первого послания к Тимофею. И тем не менее Евангелие от Иоанна нельзя просто так списать со счетов как документ, не имеющий ничего общего с подлинной историей. Такое чувство, что оно, как и синоптические Евангелия, намеревается поведать о жизни Иисуса, и даже пусть Иоанн во многом приукрашивает, нельзя сказать, что в этом синоптики ему сильно уступают – ведь у нас нет независимого источника сведений об Иисусе, такого, с которым можно было бы сравнить любое из Евангелий.
Четвероевангелие
Если цель Евангелий в каждом случае заключается в том, чтобы рассказать биографию Иисуса, то какова же цель четырех Евангелий как единого свода? Все они нам прекрасно знакомы, и оттого мы часто не замечаем, сколь странным на самом деле является то, что они стоят друг рядом с другом и показывают нам альтернативные картины жизни и свершений Иисуса. И редакционная критика, и современный интерес к «общине» каждого из евангелистов пролили свет на различия Евангелий, напомнив нам о том, что не только Евангелие от Иоанна отличается от синоптических, но и синоптики радикально разнятся между собой. Если каждое из Евангелий изначально задумывалось как улучшение и замена предшественников, тогда после того, как Евангелия наконец приняли облик, возникла концептуальная проблема: как читать четыре рассказа, которые расходятся друг с другом? Евангелие от Матфея писали не для того, чтобы читать его наравне с Евангелием от Марка, – а с расчетом на то, что новое Евангелие превзойдет прежнее, как, скажем, второе издание книги; равно так же двухтомное сочинение Луки создавалось ради того, чтобы превзойти Евангелие от Марка и любые другие Евангелия, с которыми был знаком Лука. Окончательный канон, принятый Церковью, стал итогом повсеместного признания всех четырех Евангелий – и понимания того, что они уже настолько авторитетны, что ни одно из них нельзя устранить. В каком-то смысле это, возможно, напомнит нам о том, как принимались все источники Пятикнижия – им позволяли пребывать рядом друг с другом даже тогда, когда они были совершенно несовместимы. Но в другом отношении новозаветные Евангелия очень сильно отличаются: редакторы Пятикнижия сплетали источники воедино – как Татиан сплел четыре Евангелия, – но в каноническом Новом Завете все Евангелия стоят рядом, бок о бок, и никто и не думает их согласовывать. Матфей и Лука меняли текст Марка и создавали свои Евангелия, но позже христиане решили, что не вольны так поступать, и просто приняли все Евангелия, несмотря на проблемы, вызванные их расхождением. В последующих главах мы рассмотрим методы, при помощи которых христианские литераторы с этими проблемами справлялись.
В наше время христиане не уделяют этим вопросам много времени. Евангелия знакомы нам так давно, что мы уже и не видим, сколь странно обладать различными официально принятыми версиями жизни и изречений основателя христианства, и даже атеисты, критикующие веру, редко обращаются к этой проблеме. В историческом плане нам и так следует ожидать расхождений, если принять как данность то, что евангельские рассказы и изречения долгое время жили в устной традиции и только потом были записаны; но примечательно, что Церковь решила принять в канон все четыре версии и даже не попыталась их согласовать. Впрочем, в этом можно усмотреть и преимущество:
Как напоминают нам надписания, сделанные во II веке, ни одно из Евангелий не является истинным и окончательным Евангелием. Все они – человеческие свидетельства, подверженные ошибкам. Их богословский предмет обсуждения пребывает за пределами текста и за пределами всего, что может почерпнуть историк из этих источников. Самая страшная опасность так называемых поисков исторического Иисуса – это предположение о том, будто выводы историка могут дать нам не просто еще один критический стандарт, противопоставленный другим, а фундамент и суть христианской веры. Сократив все при помощи критики до одной-единственной нормы, подобно тому, как возжелал разрешить проблему многих Евангелий Татиан, мы рискуем, ибо может случиться так, что истинное и окончательное Евангелие обратится в новый закон. Разнообразие свидетелей (в число которых входят и другие новозаветные авторы) единого Господа – это единственный путь, позволяющий убедиться в том, что этот Господь превосходит не только этих свидетелей, но и все последующие решения и точки зрения христианства, и богословские, и нравственные.
Возможно, нормативный портрет Иисуса избавит богословскую критику от неудовлетворительных суждений и образов веры. Но если начать мерить их простой меркой, это в кратчайшие сроки уничтожит свободу духа. А кроме того, это будет подразумевать, что христианскую Благую Весть можно отождествить с какой угодно ее формулировкой. Может быть, именно этого и хотел Матфей, – как и другие, все, кто пытался вслед за ним согласовать Евангелия. Причины этого можно понять. Христианской церкви всегда приходилось держать под контролем восторженность веры. Вероятно, именно потому и были сочинены Евангелия. Но, кажется, в том, что многие Евангелия были приняты в канон, проявила свою волю высшая мудрость [30].
Фрэнсис Уотсон заходит еще дальше:
Перед лицом этой множественности, совершенно несовместимой, у нас лишь две возможности: либо выбрать одно из Евангелий как исторически достоверное и отвергнуть остальные, либо принять как данность то, что истина четырех Евангелий не обретается на историко-литературном уровне… Вот так Евангелие из четырех частей знаменует конец всех наших попыток воссоздать жизнь исторического Иисуса [31].
