О том, как скоро та или иная книга обретала особый статус, нужно спрашивать в каждом конкретном случае, и часто мы не в силах ответить на этот вопрос. Важно помнить, что в древних культурах фиксация в письменной форме уже указывала на присвоение чему-либо определенного статуса, если учесть расходы и сложность создания записей. Но даже когда канон почти завершен, стоит найти новое произведение, и оно с первого взгляда привлекает внимание. А с другой стороны, та или иная община не могла обладать всеми свитками, отнесенными в теории к священным, и ей просто приходилось как-то обходиться без них. Например, синагога в Назарете могла и не располагать полным набором книг, которые составляют сейчас Еврейскую Библию: Иисус приводит цитаты из того, что я назвал «основным источником» (Пятикнижие, Псалтирь, Исаия). Возможно, для него все еще не существовало «канона» – и, может быть, это поможет христианам чуть свободнее воспринять Библию или, по крайней мере, захотеть расставить приоритеты в отношении ее книг.
Несомненно, в глазах большинства христиан силой обладает лишь тот канон, в который включены только части «официально принятого». Например, многие протестанты придают Посланию к Римлянам намного больше значения, нежели Посланию Иакова (которое Лютер, как мы еще увидим, хотел, по сути, понизить в статусе и устранить из Нового Завета); католики по большей части, видимо, склонны считать Евангелия важнее Посланий Павла. Мало кто из христиан на самом деле полагает, будто Книга Левит сравнима по своей важности с Книгой пророка Исаии, не говоря уже о Евангелиях. Если учесть, сколь разнообразны библейские книги, то, должно быть, практически невозможно придать им всем одинаковый статус. Подобные попытки, в чем мы убедимся в дальнейшем, как правило, подразумевают некие особые приемы, призванные к тому, чтобы все тексты зазвучали в унисон – скажем, восприятие всех ветхозаветных книг как в сущности аллегорических. (Об этих приемах мы поговорим в главе 13.) С другой стороны, пусть в иудаизме и существует «канон в каноне» в форме Пятикнижия (Торы), но в нем нет чувства того, будто какая-либо часть Еврейской Библии несущественна и не играет важной роли. Она имеет четкие границы, и у нас есть ясный ответ на вопрос, что входит в нее, а что – не входит. А христианский канон, как мы видели – концепция более туманная. Как и ожидалось, для христиан таким каноном является четко определенный Новый Завет, хотя и это решалось не в один день, – равно так же, как далеко не сразу установился в иудаизме канон Еврейской Библии. В двух следующих главах мы проследим, сколь извилистый путь вел к ясно оформленному Новому Завету. И еще мы увидим, что Библия, даже после того, как удалось договориться о ее содержании, все еще проявляла себя как ряд главных, сердцевинных текстов, окутанных полумраком менее важных – а не как цельный и нерушимый монолит.
10. Христиане и их Книги
К концу I века нашей эры те книги, что сейчас присутствуют в Еврейской Библии – свод литературы Древнего Израиля – обрели у евреев официальный статус, и христиане (как иудеи, так и неиудеи) приняли этот статус как данность. Когда кто-то цитировал эти книги как в христианских, так и иудейских источниках, цитаты непременно предваряли формулировки вроде «так написано» или «так сказано в Писании». Эти книги окружал ореол авторитетности и формализма, и многие из них даже начинаются с притязания на то, что их изрек сам Бог. Особенно ясно это на примере Второзакония:
Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло. [Если будешь слушать заповеди Господа Бога твоего,] которые заповедую тебе сегодня, любить Господа Бога твоего, ходить по [всем] путям Его и исполнять заповеди Его и постановления Его и законы Его, то будешь жить и размножишься, и благословит тебя Господь Бог твой на земле, в которую ты идешь, чтоб овладеть ею; если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и заблудишь, и станешь поклоняться иным богам и будешь служить им, то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете и не пробудете долго на земле, [которую Господь Бог дает тебе,] для овладения которою ты переходишь Иордан.
Втор 30:15–18
Возможность того, что в свод добавятся и новые книги, еще не была в полной мере исключена, но сомнений в статусе книг, дошедших до нас как Еврейская Библия, уже не оставалось.
Новый Завет, с другой стороны, изначально не был сводом святых писаний: это была литература, приуроченная к определенному событию – очень важная, но не священная. Каждое из посланий Павла обращено к конкретной ситуации в той или иной из местных церквей, и даже пусть он несомненно рассчитывал, что его письма сохранят и будут читать снова и снова, они не были святыми в том же самом смысле, в каком ими определенно были Еврейские Писания. Евангелия, столь торжественно почитаемые в более поздние времена и в жизни христиан, и на литургии – это квинтэссенция преданий об Иисусе, и естественно, в такой роли их оценивали очень высоко и переписывали для последующих поколений, но среди первых христиан они не расценивались как дословно точные: в христианской религии, в отличие от иудаизма, еще не было традиции точного копирования текстов – и вследствие этого новозаветные манускрипты разительно отличались друг от друга, и ни один из них не был авторитетным.
И все же со временем книги, которые мы называем Новым Заветом, стали Священным Писанием в том же смысле, что и Ветхий Завет: в конце концов, именно так их воспринимают христиане сегодня. Когда свершилась эта перемена? Многие убеждены в том, что этого не могло произойти до IV века – эпохи, из которой до нас дошли первые официальные перечни новозаветных книг. В этой главе я выдвигаю другой аргумент: несомненно, списки подобного рода – развитие более поздних времен, но уже во II веке нашей эры новозаветные книги начали считать священными текстами, а не просто собранием неформальных документов.
Ириней Лионский и Новый Завет как историческая хроника
Есть явные свидетельства тому, что в первые несколько поколений Евангелия не имели влияния священных текстов, а рассматривались как собрание различны сведений об Иисусе, к которым можно было обращаться, чтобы рассказать его историю: равно как Матфей пересказывал Евангелие от Марка, дополняя его или устраняя те или иные фрагменты, так и любой христианский проповедник мог в какой-то мере импровизировать на основе знакомого ему Евангелия – или, возможно, уже нескольких Евангелий, выстроив из них связную мысленную картину [1].
Мы видим это у Иринея Лионского. Во II веке он был христианским епископом и главным богословом в Лионе, где и принял мученическую смерть в 202 году. Ириней делает акцент на важности четырех Евангелий. Он притязает на то, что их не может быть больше четырех – но и меньше их, согласно его словам, быть тоже не может, – а в доказательство проводит аналогии с четырьмя ветрами и (впервые в христианских писаниях) с четырьмя «животными» из Книги пророка Иезекииля (1:5–10) и Книги Откровения (Откр 4:6–7).
И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему.
Откр 4:7
По традиции этих животных отождествляют с евангелистами – это, в соответствующем порядке, Марк, Лука, Матфей и Иоанн.
