и запретил им объявлять о Нем,
да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит:
Се, Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой, Которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам
[50] суд;
не воспрекословит, не возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его.
Мф 12:15–19
Сегодня об этом аргументе знает любой, кто хоть раз был на рождественском богослужении: там читаются пассажи из пророчеств, которые, как верят христиане, исполнились в Иисусе – например, Ис 9:2–7 и Мих 5:2–5 [24]. Современные библеисты в большинстве своем полагают, что упомянутые пассажи по большей части относились к той эпохе, в которой и были записаны или произнесены сами пророчества, и их применение к Иисусу – это натянутое толкование. Но как бы то ни было, логика довода вот в чем: ветхозаветные пророчества считались непререкаемой истиной, и если бы Иисус предстал в полном соответствии с тем, что они предсказывали, то это бы подтвердило его статус Мессии. То, что Ветхий Завет – это Священное Писание и его текст воспринимался как непреложный – это принимается как данность; и впоследствии тот же характер непреложной истины распространился на раннюю христианскую весть о спасении через Иисуса. Споря с иудеями о притязаниях Иисуса, как делал апостол Павел (если мы обратимся к свидетельствам Деяний, например Деян 28:23), христиане должны были непременно стоять с теми на общей основе и считать, что Ветхий Завет, или Еврейская Библия – это книга, созданная божественным вдохновением; и если удавалось показать, что Ветхий Завет и правда предвещал Иисуса – значит, Иисус истинен. В этом аргументе Новый Завет не был «Священным Писанием»: так говорили только о том своде книг, который мы называем Ветхим Заветом. Да, для христиан, как я уже предполагал, Новый Завет был в чем-то важнее Священного Писания – но не был им в том же смысле, в каком был им Ветхий Завет.
2) Аргумент от Христа
Но во II веке, когда среди христиан уже почти не было иудеев, аргумент изменил направление. Язычники, обращаясь в христианство, принимали Ветхий Завет в то же самое время, что и веру в Христа, и многим из них были знакомы лишь фрагменты из Книги Бытия, из пророка Исаии, из Псалтири и, возможно, те или иные отдельные мессианские пророчества из прочих книг. Для них все начиналось с веры в Иисуса – и только потом, как дополнительный итог, они принимали еврейские Писания. Они познавали Иисуса как действующее начало, как Спасителя, веру в которого обрели. То, что он исполнил некие древние пророчества, было прекрасно – но это не означало, будто язычники, принявшие христианство, начали верить в пророчества лишь потому, что их исполнил Христос. Так аргумент от пророчеств перестал служить доводом в пользу того, что Иисус был истинным откровением Бога, уже известного в иудаизме, и, напротив, стал возможностью показать, что еврейские Писания важны и от них не следует отказываться, поскольку они возвещали о Боге, явившем себя в Иисусе. Существовал немалый риск того, что язычники, принявшие христианство, просто перестанут воспринимать ветхозаветные Писания как нечто важное: к подобному их склонял Маркион Синопский, учивший в Риме в середине II века. Маркион считал еврейские Писания творением демонического, злого божества, от которого Иисус явился спасти род человеческий, и отвергал все евангельские тексты, кроме Евангелия от Луки, из которого устранял все отсылки к Ветхому Завету. На какое-то время представлялось возможным, что христианство превратится в маркионитство: церкви маркионитов процветали на протяжении нескольких поколений. Чтобы выступить против Маркиона, требовалось утвердить, что Ветхий Завет был подлинным откровением единого истинного Бога – и этим с пристрастием занялся Тертуллиан (155–240) в своем произведении «Против Маркиона».
Некие истоки аргументов против Маркиона мы можем встретить у Иустина Мученика в его «Разговоре с Трифоном иудеем». Иустин явно пытается следовать апостолу Павлу и показать иудею, что Иисус исполняет ветхозаветные пророчества. Но, по всей видимости, подтекст стремится к иному: на основе того, что Иисус исполняет пророчества, доказать христианам, что Священное Писание подлинно и непреложно. «Цель не столько в том, чтобы продемонстрировать истинность веры в Христа на основе Священного Писания, сколько, напротив, в том, чтобы снова упрочить пошатнувшийся авторитет Священного Писания в свете Христа» [25]. В произведении под названием «Воспоминания», написанном во II веке под псевдонимом и некогда приписываемом Клименту Римскому, об этом говорится откровенно: «В Иисуса следует верить не потому, что о нем предсказали пророки – скорее, пророков стоит счесть истинными, поскольку о них свидетельствовал Христос» [26].
Для тех, кто так думал, авторитет Нового Завета – или по крайней мере главного содержания Нового Завета – уже был ясно признан и установлен. Нет, они не принижали Ветхий Завет, но он уже не был их первоисточником; как язычники, они никогда и не «владели» Ветхим Заветом. Новозаветные писания, в новой форме кодексов, были для них намного важнее иудейских свитков – да и свитки у них если и были, то лишь частично. Язычники, обращенные в христианство, ссылались на эти свитки с великим почтением, предваряя ссылки формулировкой «как написано» – и все же именно новозаветные произведения реально одухотворяли их жизнь и веру. Почти несомненно то, что существовали удобные сборники важных пассажей из Ветхого Завета: из них составлялись так называемые по-латыни testimonia – свидетельства о Христе. Как мы видели, по традиции о развитии канона Священного Писания рассказывают так: ранние христиане сперва приняли Ветхий Завет, и все же новозаветные произведения постепенно набирали силу, и так длилось до тех пор, пока оба Завета не обрели одинаковый статус. Да, в некоем теоретическом смысле это правда: если бы вы в начале II века спросили христианина, относятся ли Книга пророка Исаии и Евангелие от Матфея к Священному Писанию, он бы ответил: Исаия – да, а Матфей – нет. Однако тот процесс, о котором мы только что говорили выше, подразумевает, что с чисто утилитарной точки зрения именно новозаветные книги играли первую скрипку. Полная инверсия аргумента от пророчеств – это самый ясный знак того, что христиане начали делать больший акцент не на Ветхом Завете, а на Евангелиях и посланиях Павла. Конечно, до появления официальных перечней книг Нового Завета оставались еще столетия. Но книги являются Священным Писанием, когда выполняют назначение Священного Писания, а новозаветные книги его совершенно явно выполняли – с тех самых пор, как аргумент от пророчеств обернулся в иную сторону и стал аргументом от Христа.
3) Божественный план в Ветхом и Новом Заветах
Со временем (к эпохе Оригена – несомненно) аргумент от пророчеств прекратил метаться из стороны в сторону, то пытаясь доказать истинность Христа через Писания, то напротив – истинность Писаний через Христа, утвердился в равновесии и начал действовать в обе стороны одновременно. Теперь он призывал увидеть божественный план, в котором важные события были предсказаны и свершились. Провидение Божье открылось в том, что пророчества и их исполнение приведены в соответствие. Чтобы взглянуть на все с такого ракурса, требовалось в полной мере принять оба Завета – и Ветхий, и Новый, – и мне кажется вероятным, что это связано с принятием Священного Писания как единого свода, состоящего из двух Заветов, сочтенных по сути одинаковыми; иными словами, с такой точки зрения мы можем говорить о существовании Библии в том ее виде, в каком она сейчас известна нам. Такой образ мышления явно свойствен Оригену. К его эпохе христиане уже могли не опасаться того, что какая-нибудь часть Библии окажется под угрозой (хотя маркиониты в округе еще оставались), и все они воспринимались в гармоничном единстве. Мы уже отмечали, что Ориген писал комментарии к обоим Заветам, совершенно не считая их разнородными произведениями. Так к середине III века возникло некое подобие нашей современной Библии, и в его единстве не было никаких противоречий.
