– Но вы же сказали, что император Всероссийский собирается восстановить Восточную Римскую империю? Как прикажете понимать ваши слова?
Имперский комиссар улыбнулся:
– Буквально, ваше святейшество. Мой государь в самом деле не планирует включать Константинополь в состав России и действительно собирается восстановить Восточную Римскую империю. Но собирается взойти на престол Второго Рима сам. В качестве императора Ромеи Михаила Десятого.
– Но…
Повисло напряженное молчание. Александр Георгиевич спокойно отпил воду из стакана и заметил:
– На все воля Господа нашего. Именно Он создал этот мир, и именно Он призывает на трон государей. Наш долг покориться воле Его и возвести на престол помазанника Божьего. Однако и руки того, кто осуществляет обряд, должны быть чисты, а душа открыта, дабы не было сомнений в святости обряда коронации, не так ли?
Патриарх прищурился:
– Вы на что намекаете?
– Боже упаси, ваше святейшество, я ни на что не намекаю. Меня прислал государь император Михаил Второй, затем чтобы я убедился, что доносы ваших недругов и завистников не имеют под собой оснований. Согласитесь, будет нехорошо, если подтвердится, что вы, ваше святейшество, действительно подписали обращение ко всем греческим митрополитам с предписанием каждое воскресенье во время обедни молиться за победу османского оружия над православной Россией. Да и в войне с Болгарией якобы имела место такая же история. А это, знаете ли, усиливает позиции ваших противников, прямо обвиняющих вас в сотрудничестве с врагом веры нашей и измене делу православия.
– Чушь!
– Ведь этого же не было, ваше святейшество?
– Сказано: кесарю кесарево, а богу богово! Церковь признает божественную природу власти и должна призывать своих верных чад к послушанию.
– Даже если это власть османов, преследующих и истребляющих добрых христиан?
– На все воля Господа, и пути Его неисповедимы.
Герцог кивнул.
– Истинно так, ваше святейшество. Но, как говорят в России, на Бога надейся, а сам не плошай. Или, как говорят мусульмане, на Аллаха надейся, но верблюда привязывай, верно? Впрочем, османы ушли отсюда навсегда, и теперь вся надежда на милость его императорского величества Михаила Второго.
Отщипнув ягоду от кисти винограда, Романовский закинул ее в рот и спохватился:
– Кстати, я вам не говорил, что в Константинополь вскоре должна прибыть высочайшая следственная комиссия?
Патриарх насторожился.
– Нет.
– Значит, я совсем замотался. Знаете, то надо сделать, это надо сделать. Всюду не поспеваешь. Комиссия опять же. Впрочем, это пустое. Высочайшая следственная комиссия всегда прибывает туда, где у нее есть некоторые вопросы. А в Константинополе наверняка есть у кого и что спросить.
Герман V ответил весьма раздраженно. Впрочем, герцог не мог не отметить, что голос того слегка дрогнул.
– У нас не было выбора. Сами понимаете, война, и мы полностью во власти султана.
Романовский кивнул, соглашаясь:
– Я понимаю, ваше святейшество. Как и ваше пожертвование тысячи пар сапог османским солдатам, воюющим против русской армии, было сугубо вынужденным шагом с вашей стороны. Я понимаю. В конце концов, это сапоги, а не пушки. Но поймет ли следственная комиссия?
– Никакая светская комиссия не может вмешиваться в дела духовные!
– Ну, возможно, следственная и не может, а помазанник Божий может, и вы это прекрасно понимаете. Опять же, право на вмешательство в дела церкви со стороны того же османского султана не вызывало у вас сомнений.
– Я должен был защитить верных чад православной церкви от возможных преследований во время войны.
Герцог вновь кивнул.
– Это важный аргумент, ваше святейшество, благодарю вас. Эта позиция заслуживает понимания и, возможно, уважения. Но опять же, как быть с доносами ваших недругов о вашей позиции относительно поддержки власти султана и победы османов в войне? И это в то время как почти восемьсот тысяч греков были османами насильственно отправлены в трудовые лагеря, где четверть миллиона из них уже погибло. Я уж не говорю про резню армян и прочих христиан. А это, скажу я вам, весьма и весьма… Родственники погибших вопиют к справедливости и надеются на императора.
– Я протестовал и обращался к султану!
– Понимаю. Но Османской империи больше нет, ее капитуляция лишь вопрос дней, а султан Мехмед V сбежал в неизвестном направлении. В Константинополе русские войска, и нам всем остается уповать на мудрость, терпение и христианское милосердие его императорского величества императора Всероссийского. Как, впрочем, и на его прекрасные отношения со своим царственным собратом Константином Первым Эллинским. Я слышал, что там вскорости будет новый патриарх, и уверен также в том, что государь наш будет рекомендовать ему кандидатуру признанного патриота Греции и истинного архипастыря, который доказал свою верность православию и свое глубокое понимание исторического момента, равно как и осознание своей роли в происходящих эпохальных событиях.
Крым. Дворец Меллас. Квартира их величеств.
10 (23) августа 1917 года
Маша встревоженно смотрела мне в глаза.
– Все так плохо?
Киваю.
– Да. Я должен лететь.
– Я с тобой!
– Нет.
Жена с каким-то отчаянием смотрела на меня. Мое короткое «нет» показывало, что я не стану это обсуждать. Слишком уж хорошо Маша знала вот это «нет», которое не так и часто возникало между нами.
Она без сил опустилась в кресло и закрыла лицо руками.
– Я так боюсь. Там ведь настоящая война…
– Я должен.
– Я знаю…
Никогда не видел ее такой испуганной. Присаживаюсь перед ней на корточки и беру ее ладошки в свои. Шепчу мягко:
– Ну, что ты, в самом деле. Что со мной может случиться? Я же не пойду в атаку на пулеметы. Буду от линии фронта далеко-далеко сидеть, в крепком и надежном бункере, откуда и боя-то даже не будет слышно.
Маша горько усмехается.
– Ты разговариваешь со мной, словно с маленькой. Если бы это было так, ты бы не летел. Ты бы командовал отсюда, если бы мог.
– Я не могу. Без меня они там не справятся. Я должен, понимаешь?
Вздох.
– Понимаю. Видимо, за это тебя и любят твои солдаты.
– А ты?
– И я…
Целую ее пальцы.
– Ваше величество, остаетесь тут за старшую. Ваше кресло в ситуационном центре, если вы не забыли.
Грустная улыбка.
– Я помню.
