Впрочем, я не исключал, что и с теми же британцами султан ведет подобные переговоры.
Что ж, посмотрим. Как говорится, ни мира, ни войны, а Османскую империю распустить.
Константинополь меж тем полным ходом приводили в порядок, очищали от следов пожаров и расчищали завалы на улицах, а местный Вселенский патриарх уже готовился к обряду коронации…
– Ваше величество! К вам камер-фрейлина поручик Иволгина от государыни.
Вот еще новости! Резко оборачиваюсь, глядя на вошедшую Натали.
– Что случилось?
Та слегка замялась, подбирая слова.
– Ваше императорское величество, государыне-матушке нездоровится.
– Что с ней?!
– Она… извините… ее рвет.
Стремительно выхожу из кабинета и иду на половину императрицы. Бледная Маша сидит в кресле.
– Солнце, что случилось?
Жена вымученно улыбается.
– Меня тошнит. Трижды уже рвало. Может, съела чего, может, укачало, а может…
– Может?
Она кивнула.
– Может. Сроки подходящие. А тут еще поезд. Я еще в дирижабле что-то такое чувствовала, но подумала, что просто воздушная болезнь. Теперь все куда ярче и сильнее.
Оборачиваюсь к Натали.
– Где Евстафий?
– Одну минуту, государь!
Она вышла, а я вновь вернулся к Маше и сказал озабоченно:
– Надо было тебе оставаться в Мелласе. Ну, нельзя же так рисковать в твоем положении.
– В каком положении, любимый? Даже сейчас еще ничего не известно, а уж тогда… Да и как я могла остаться в стороне? Там же десятки тысяч людей могли погибнуть!
Ладно, спорить с барышнями в таком положении крайне не рекомендуется. Целую ее ладошку.
– Радость моя, давай до Питера обойдемся безо всякого с твоей стороны героизма, ладно? В Зимнем дворце тебя осмотрят лейб-акушеры, в бывшей столице вся система отлажена давно, благо это не Константинополь. Дадим докторам возможность поставить диагноз и дать рекомендации. Так что с вокзала быстро едем прямиком в Зимний, хорошо?
Маша грустно улыбнулась.
– Миша, ну что ты такое говоришь? Нас в Петрограде будет встречать стотысячная толпа. Как мы можем просто и быстро проехать мимо них? У нас есть долг, есть обязанности.
В отчаянии прикусываю губу, а жена смеется.
– Любимый, а ты перенимаешь мои привычки!
Хмыкаю рассеянно.
– Да, действительно. Ну, как говорят на Руси, с кем поведешься – от того и наберешься.
Маша, посерьезнев, кивает.
– Я от тебя очень много понабралась. Так правильно по-русски?
– Да, мое солнышко. Ты делаешь просто головокружительные успехи в языке. Я бы так не смог.
– Ну, твоя мама научила тебя основам датского языка, а моя окончила Смольный институт в Санкт-Петербурге. И пусть она меня толком не учила, но я слышала язык. И, видимо, это наследственное.
В этот момент, постучав, является Евстафий.
– Вот что, голубчик. Самым-самым срочнейшим образом найди в Петрограде лейб-акушера доктора Отта. Пусть соберет все необходимое, всех, кто ему будет необходим, и пусть ждут нас в Зимнем дворце. Дело государственной важности. И телеграфируй в Зимний, чтобы все было готово для встречи, приема и осмотра.
Евстафий метнул короткий взгляд в сторону императрицы и, кивнув, вышел.
– Малыш, а ты чего такая бледная и испуганная?
Вновь целую ее ладошку.
Маша отвечает вполне серьезно, с каким-то паническим блеском в глазах, четко выговаривая слова:
– А. Я. Боюсь. Мне просто страшно, понимаешь? И если такое, как сегодня, будет каждый день, то как я это выдержу? Нам предстоит длинная дорога в Константинополь.
– Мы можем отложить поездку.
– Не можем. И ты это прекрасно знаешь. Коронация требует моего присутствия.
– Но столько дней в поезде, а потом через море на том линкоре!
– Ничего. Я молода. Я выдержу. Наверное. Но не оставляй меня одну, хорошо?
– Хорошо, любовь моя. Постараюсь.
Вновь стук в дверь, и вновь Евстафий.
– Государь, все телеграммы отправлены и адресаты подтвердили получение. Заверили, что все будет готово в течение часа с четвертью. И, ваше величество, мы уже подъезжаем. Уже пригороды Петрограда.
– Спасибо, Евстафий. Готовь багаж к выгрузке.
Тот кивает и испаряется за дверь. Маша говорит отрешенно, глядя в окно:
– Петроград. Санкт-Петербург. Тут училась и жила моя мама. Я всегда хотела побывать здесь. Но сейчас я не чувствую ничего…
Обнимаю ее стройную фигуру и целую волосы.
– Просто твои мысли заняты куда более важным делом. А Санкт-Петербург – он твой, и он от тебя никуда не убежит.
За окном проплывают предместья.
Санкт-Петербург. Петроград.
Третий раз в этом времени я приезжаю сюда.
Первый раз как только что взошедший на престол царь-государь, полный эйфории от свершившегося невозможного воцарения, полный надежд и верящий в лучшее светлое будущее. Всем сестрам по серьгам, каждому по вере его, и я весь в белом на коне. Всех понять, простить и отпустить. Уж тут-то мы и заживем!
Сколько тогда продлилась моя эйфория? Дня три? Четыре? Меньше?
А насколько разительно отличалось мое настроение во второй раз!
Второй раз я прибыл через три месяца во главе похоронной процессии. Огромное количество погибших в Москве, личное присутствие на Ваганьковском кладбище во время похорон сотен моих подданных, погибших во время Кровавой Пасхи. И множество членов императорской фамилии, тела которых были доставлены для упокоения в Петропавловскую крепость. Тела, которых во многих гробах и не было. Нет тут экспертизы ДНК. Не могли опознать фрагменты. А ведь среди этих фрагментов была и моя мать.
Хмурая Нева тогда несла льды мимо Петропавловской крепости.
Моя власть была так же зыбка и ненадежна, как лед на Неве.
Мы стояли с бывшим монархом, которому не суждено было погубить империю, и смотрели на проплывающие льдины. Льдины между нами двоими. Мы очень резко поговорили в поезде, и я сожалел в тот день о многом из того, что я с такой резкой категоричностью высказал ему накануне. И я даже почти извинился после похорон.
И где сейчас Николай? В фактической ссылке в Крыму. Пока он и Алексей опасны для моей короны, они будут под присмотром, дабы не повторился мятеж от 6 марта.
Я понял его. Почти даже извинился за резкость оценок. И недрогнувшей рукой отправил их в ссылку.
