В конце мая из Валенсии (Испания) начали поступать сообщения о «кратковременной и напоминающей грипп болезни неопределенной природы… которая характеризуется высокой температурой» [27]. Весенняя эпидемия гриппа проникла через Альпы в Италию и продемонстрировала свою беспристрастность, появившись в нейтральной Испании. Когда в Мадриде сообщили о «странной форме болезни эпидемического характера» [28], город отреагировал закрытием театров и остановкой движения трамваев. Цены на лимоны, традиционное лекарство, взлетели до небес, но вспышка не считалась серьезной, и мадридская ежедневная газета El Liberal сообщила своим читателям 30 мая 1918 года, что нет никаких оснований для тревоги [29].
Даже когда король Альфонсо XIII после мессы в дворцовой часовне занемог и заболели министры правительства Мигель Вильянуэва, Сантьяго Альба и Эдуардо Дато, паники сразу не последовало. Поэт Хуан Перес Зуньига насмехался над вспышкой, называя ее модной болезнью.
Нет лучшего лекарства, господа, чем немного поговорить
Об этой болезни, чьи тяготы свели с ума весь Мадрид [30].
Журналист Мариано де Кавиа был столь же пренебрежителен: «Что такого особенного в этой глупой болезни, которую можно побороть с помощью трехдневного постельного режима и домашней аптечки?» [31]
Король Альфонсо выздоровел, и таинственная новая болезнь была увековечена как «испанский грипп», изображенный карикатуристами во всем мире как омерзительная «испанка», кошмарная леди, ухмыляющийся череп, танцующий на первых страницах газет в черном платье для фламенко.
Благодаря нейтралитету Испании воюющие стороны свободно сообщали о развитии так называемого испанского гриппа, и врачи могли обсуждать его в медицинских журналах. Эта выдержка из The British Medical Journal дает представление о том, какие вопросы задавали себе медики по поводу эпидемии в Испании.
Широко распространенная эпидемия острого катарального
[15] заболевания в Испании, которая, как было заявлено в нашем последнем номере, скорее всего, была гриппом и сопровождалась незначительной смертностью или вообще не вызывала летальных исходов, теперь, как сообщается, вызвала 700 смертей за десять дней. Но если число случаев было так велико, как сообщалось, то смертность от этого заболевания должна была быть очень низкой. The Times от 3 июня процитировала доктора Питталугу о том, что болезнь поражает дыхательную систему, а не брюшную полость, что рецидивы часто происходят в течение нескольких дней и что, хотя болезнь явно носит характер гриппа, бактериологическое исследование не привело к обнаружению гриппозной бациллы, но выявило микроорганизм, описанный как параменингококк. Хорошо известно, что Bacillus influenzae довольно часто отсутствует в случаях, клинически характерных для гриппа, и что Micrococcus catarrhalis, который имеет некоторое поверхностное сходство с Parameningococcus, встречается очень часто. Хотя, как показали недавние доклады комитета медицинских исследований, эпидемия менингококка может достигать очень высокой распространенности среди контактирующих, мы не знаем ни о какой предыдущей вспышке цереброспинальной лихорадки, в любой степени сравнимой по масштабам с эпидемией в Испании. Прежде чем прийти к какому-либо заключению, очевидно, что следует ожидать дополнительной бактериологической информации [32].
Доктор Густаво Питталуга, заведующий кафедрой паразитологии и тропической патологии Мадридского университета, был одним из первых врачей, кто считал, что новая болезнь – это вовсе не грипп. «Эпидемия, от которой мы страдаем, отличается от гриппа по следующим фундаментальным причинам: а) потому, что набор симптомов гораздо более однороден, б) из-за почти постоянного отсутствия бактериальных форм, идентифицируемых с бациллой Пфайффера, патогеном, вызывающим грипп» [33]. Комментарии Питталуги и ответы его «самого яростного противника», Грегорио Мараньона, который был убежден, что они имеют дело с гриппом, стали первыми залпами в медицинской полемике, которая бушевала дольше, чем сама эпидемия.
Поначалу многие испанские журналисты считали последствия эпидемии гриппа незначительными, в то время как другие были более осторожны. Антонио Зозайя, написавший статью в той же газете два дня спустя, напомнил своим читателям, что жизнь ежедневно подвергается большей опасности, чем от вспышки гриппа. Ссылаясь на опасность автомобильных и железных дорог общего пользования и даже самоубийств, он тем не менее признал, что эпидемия была серьезной, и призвал своих читателей придерживаться стоического подхода: «Эпидемия началась. Это неприятное обстоятельство. Мы из-за этого не стали более подавленными или беспомощными в этой беспощадной ситуации. Будем стараться жить благоразумно, поступать так, как поступают хорошие люди, и страдать достойно» [34].
Тем временем в Испании разыгрывались мрачные сцены, которые в ближайшие месяцы станут привычными для всего мира.
Участники похоронной процессии, шедшей по центральной улице, увидели, как кучер кареты упал замертво, словно пораженный молнией, и один из плакальщиков упал на землю, тоже внезапно умерев. Паника охватила остальных участников процессии, и они бросились врассыпную, оставив карету брошенной. Скорая помощь должна была приехать за мертвыми, а муниципальный охранник привязал веревку к уздечке лошади и, пройдя вперед метров двенадцать, потащил карету к кладбищу [35].
Глава пятая
Смертельное лето
«Испанка» уже навестила Скапа-Флоу в мае 1918 года. Позже в том же месяце она проникла на шотландские. верфи, став причиной трех смертей на кораблях, пришвартованных в гавани Глазго. Жители трущоб Гован и Горбалс в Глазго быстро стали жертвой восьминедельной эпидемии гриппа. И 17 июля The Glasgow Herald сообщила о тринадцати смертях от гриппа и двадцати шести – от пневмонии. Через неделю число жертв сильно возросло: четырнадцать умерли от гриппа и сорок девять – от пневмонии [1].
В то время как испанский грипп распространялся на юг из Шотландии, возвращающиеся домой военнослужащие несли болезнь в родные края. Грипп поразил Портсмут и другие порты Ла-Манша и был перенесен в Лондон, Бирмингем и северные города – Лидс, Манчестер и Ливерпуль, а также на запад к Бристолю и Кардиффу. В июле 1918 года почти 1000 из 3000 немецких военнопленных, интернированных в лагере Брэмли в Гэмпшире, были объявлены больными [2], и их пришлось доставить в близлежащие гражданские больницы.
Одной из знаменитых жертв начала «испанки» в Великобритании стала миссис Роуз Селфридж (1860–1918), уроженка Чикаго, жена Гарри Гордона Селфриджа, основателя одноименного универмага на Оксфорд-стрит в Лондоне. Когда семья переехала в Хайклифф-Касл, Дорсет, в 1916 году, эта энергичная, активная женщина вступила в Красный Крест вместе с двумя старшими дочерьми. После службы медсестрой в соседнем Госпитале Крайстчерча Роуз открыла госпиталь для выздоравливающих американских солдат в Хайклифф-Касле после вступления Соединенных Штатов в войну. По словам Хейдена Черча, американского репортера, который посетил Роуз в Хайклиффе, она была очень увлечена своей больницей. «Рождественским подарком этого американского бизнесмена жене был прекрасно оборудованный госпиталь для выздоравливающих» [3], – писал Черч.
